Тысячеликий демон

– Да! – сказал Леваш. – Андрейка, черт его дери! Подох, собачий сын, как баба дорожная, с хером во рту!

– Не болтай! – возразил Тур. – Его убили в бою. Топором, говорят, в загривок – и был таков!

– Иди ты, болван! Насильник он был, вот мужики его собственный хер ему же в глотку и запихнули!

– Как такое возможно, скажи на милость, брат Леваш? Он же князь, а не пьянь какая! До него и стрела просто так не долетит – дружина вмиг спины подставит. Зарубили его! Так обезобразили, что насилу узнали!

– Иди ты в жопу, пень замшелый!

– Щас в глаз получишь за такие слова! С кем так разговариваешь, скотина?!

И так далее…

С трудом оторвав Военега от его дражайшей спутницы, подле которой он крутился, словно жук у какашки, рассказали ему все, как на духу.

– На разведку бы, а то поляжем здесь, как зайцы, – буркнул Путята в нос.

– Да, давайте, – почесав затылок, сказал князь, желая поскорее отделаться от них. – Действуйте, хлопцы, больно я вам нужен, уж не маленькие.

После обеда, когда солнце начало свой неуклонный путь на запад, все беспорядочное войско багунов вступило в Усть-Кедровскую равнину – покатые холмы, разнотравье, ветры и ни одного дерева.

Впрочем, одно дерево им повстречалось. На голом каменистом взгорье, на обдуве, стояла тонкая чахлая осина. Её заприметили издали, так как на ней чернели будто плоды – диковинное дело! А подъехав поближе – ахнули.

На всех ветвях висели дохлые вороны – не меньше сотни окровавленных, изуродованных птиц.

Так оно и случилось, как предсказывал Путята, – засвистели стрелы, и несколько человек с криком боли пало с коней. Нападающие устроили засаду с умом: с северо-востока на юго-запад протянулась лесистая полоса – Лосиное Урочище по-местному, – и единственная просека проходила по дну узкой долины, меж двух крутых холмов с осыпавшимися склонами.

Но багуны не были бы самими собой, если б не сумели вывернуться из этого, труднейшего, на первый взгляд, положения. Их разброд и неорганизованность сыграли им на руку. Все люди едут по дорогам, но хольдам ведь закон не писан, и они перли на своих закабаленных конях сквозь заросли, прямо в густую чащобу – Лосиное ведь Урочище!

Бой был короткий. Основная группа, состоявшая из гридей и отроков, развернулась и ушла из-под обстрела в поле и сразу же, встав кругом и закрывшись щитами, начала медленное движение по дороге. Лучники, пристроившись меж щитов, слепо осыпали откосы стрелами, и оттуда, с хриплым воплем, уже свалилось два человека. То были крестьяне в рубахах, лаптях и с топорами, засунутыми за пазуху.

Крестьяне не воины. Хоть они и следили за передвижением сечи, но как следует подготовиться к бою не смогли. Хольды, шарившие в лесу, смекнули в чем дело, тихо, как мыши, подкрались к увлекшимся перестрелкой повстанцам, и ударили им в спины. Вскоре с вершин полетели мертвые, и спустя десять минут вся дорога была усеяна грудой окровавленных тел – не меньше пяти сотен, Асмунд любил подчитывать жертвы, и свои и чужие.

Не прошло и получаса, как бой закончился.

Семен в раздумии ходил мимо тел поверженных врагов. Бойцы расчищали путь, бросая тела павших, застывших в самых нелепых позах, в придорожные кусты. Семен думал, что подтолкнуло этих мирных людей, живших на веками вспахиваемой и засеиваемой ими земле, дороживших землей, вросших в неё корнями, схватиться за оружие? А что толкнуло его самого избрать свою участь? Нет, не правильно, его судьба – это стечение обстоятельств, не зависящих от него. Все, что он мог сделать – это цепляться за жизнь; отчаянно, бездумно пытаться уцелеть, точно червяк в клюве воробья – если подумать, бессмысленное стремление.

В последнее время Семен часто задумывался над этим. Почему человек поступает так, а не иначе? В данном случае, ответ напрашивался сам собой – тирания князя Андрея ожесточила сердца крестьян, заставив их сплотиться перед лицом нового врага, который, вне всякого сомнения, втопчет в грязь все их уцелевшие ценности. Как горько осознавать, что это он, со своими сподвижниками, разорит их дома и житницы, порежет скот, надругается над детьми и женщинами – так было всегда, сотни и сотни раз.

Но эта горечь лишь слегка опечалила Семена. Вся боль окружавшего мира билась внутри него раненой птицей, но дверь, ведущая к сердцу, приоткрылась совсем чуть-чуть. Он чувствовал себя как нашкодивший ребенок, до конца не осознающий, что он натворил. Тем не менее, Безбородый не знал покоя, не знал, и это мучило его.

Семен вспомнил, когда он вступил на этот тернистый путь самокопания и переосмысления всей своей жизни. Три года назад – именно тогда его хунда остановилась в местечке под названием Пал, в Приозерной равнине. В местном лесочке Семен, охотясь, набрел на имение кметя по имени Глеб.

Глеб был крепким, пышущим здоровьем мужиком, хозяйственным и правильным во всех отношениях – красавица жена, восемь детей, да и дом, дом-то!.. Здоровенную ладную избу, хозяйственные постройки и все вокруг Глеб сделал своими руками, и настолько искусно и добротно, что там не стыдно пожить и царю.