Тысячи Историй (СИ)

На опрометчиво брошенное, но столь правдивое — странно слышать правду из уст застарелой лгуньи — предложение пара старых девиц, что убирают роскошную гриву хозяйки в замысловатую причёску, хмурятся и возмущаются, сетуя о том, что с такими шутками нужно быть поосторожнее.

Поучают несмышлёную (о, за всю свою короткую жизнь она пережила гораздо больше, чем они, и это, наверняка, ей есть чему их поучить) девчонку тому, что сегодня, вопреки всему, она должна быть весела и радостна.

Ведь Господь всё слышит и всем воздаёт по заслугам.

И снова ложь.

Янтарные глаза смеются.

Господь, вероятно, стал со временем глух, и больше не слышит молебствований своих творений.

Или же ему совершенно плевать.

Как ещё Лукреция может объяснить то, что ни одна из её искренних, душевных, исходящих от самого сердца, молитв не была услышана?

Или может, зная о её грехах, Господь ей не поверил?

— Твои няни правы, дитя моё, — откуда-то со стороны монотонно распевает старый понтифик, подходя ближе к дочери. — Хватить с тебя этой серости и трагедии. Сегодня прекрасный день: твоя свадьба.

— Скорее это церемония моих похорон, — язвительно продолжает каштановолосая.

И снова смотрит в большое зеркало, в котором отражается роскошная, молодая, прелестная женщина с несчастной душой и тяжёлой судьбой.

Она столько раз приносила себя в жертву ради семьи.

Той, которая её не любит.

Той, для которой она служит вещью.

Той, которую она ненавидит всем своим гнусным почерневшим сердцем.

Кроме одного…

— Какая по счёту уже? Третья? — по доброму насмехается над собой она.

Но напускное веселье не трогает глаз.

Как и губ, собственно, ведь они то и дело кривятся в угрюмых ухмылках — так любит делать её старший брат.

Что это вообще за дело — свадьба без любви?

Её сердце давным-давно отдано другому, но это никогда никого не волновало.

Так неужели, как и сотен других девушек, простолюдинок, её ждёт только смерть в стане собственной семьи и вечное забвение в чужой?

Она ведь точно знает: это не в последний раз.

Всё будет повторяться вновь и вновь.

— Ты всё также молода и прекрасна, так почему бы тебе не выйти замуж и в третий раз? — совершенно не ожидая ответа на поставленный вопрос, интересуется у неё старец, прожигая взглядом, а госпожа думает только о том, хватит ли у неё когда-нибудь смелости навечно закрыть эти холодные серебристые омуты.

Но сколь бы бесчестна и лжива не была она — Лукреция Борджиа — столь низко пасть она не может.

Зато стать в очередной раз политической игрушкой собственного отца…

Что ж, она всего лишь женщина.

Она — ничто против мужчины.

Она — ничто против своего родителя.

Она — ничто против главы церкви.

Так было всегда.

— Я снова твоя разменная монета, — понимающе улыбается папе его малышка Лу, снова не сумев удержать язык за зубами.

Она говорит правду.

Когда ты всего лишь торг или, вернее сказать, скот, которым хозяева распоряжаются согласно своим многочисленным и весьма переменчивым прихотям, можно забыть даже о том, что ты женщина, и вместо постоянного раболепствующего овечьего блеяния, наконец научиться показывать волчьи когти, которые упорно старалась прикрывать белоснежной шубкой.

О, она бы с удовольствием разодрала ими лицо этого дряхлого ублюдка.

— Шлюха, которая должна раздвинуть ноги для того, чтобы ты получил свои чёртовы земли и войска, — упрямо заканчивает она, зная, что её слова не останутся без внимания.

И…

По нежной румяной щеке проходится шершавая старческая ладонь, принося с резким ударом тяжёлую боль.

Вот и подтверждение её собственных слов: шлюха за непокорность получила наказание.

Нянечки и служанки в ужасе пищат, не понимая, как их главный поводырь в Царствие Небесное может поступать так с собственной плотью и кровью.

О, они ещё не знают, что в его костлявых руках есть сила и на большее.

Лукреция даже не морщится на проявленную агрессию, не пытается ощупать больное место, которое горит огнём, только поглубже вздыхает в ответ, сцепляет руки перед собой в замок и выпрямляет ровнее спину.

— Для простой шлюхи ты слишком умна, — склоняя лицо ближе к уху дочери, шепчет старик, с презрением смотря на суетящихся, истошно что-то вопящих позади них служанок. — И тебе следует научиться использовать это качество правильно… ты ведь не хочешь закончить свою жизнь в монастыре, как твоя тётушка?

Вот, что она из раза в раз получает взамен за свою покорность.

И в голосе праведника, в бесчувственных глазах его цвета самой дорогой стали сквозит такое душащее неозвученное обещание, что от лёгких насмешливых улыбок Лукреции ничего не остаётся.

Что ж, она в очередной раз должна сделать всё, что в её силах, ради благополучия её семьи.

Её жизнь, её счастье — это самая последняя вещь, о которой вспомнит отец, даже если весь этот мир сгорит в огне.

— Тогда мне стоит продолжить готовиться к свадьбе: осталось несколько часов.

***

До очередных самых главных минут в жизни любой достопочтимой девушки остаётся лишь полчаса.