Тысячная ночь

— Откуда вообще эти пробелы? Как считаешь, он мог что-то убрать, поскольку не хотел, чтобы мы это видели?

Портулак покачала головой:

— Вряд ли. Пробелы, похоже, связаны с тем, что включавшееся защитное поле ослепляло приборы. Ты же сам видел, насколько стар тот корабль. Вероятно, на нем стоят слишком древние генераторы поля, или слишком древние датчики, или и то и другое вместе.

— Зачем вообще нужно было включать поле?

— Из-за космического мусора, — ответила Портулак. — Солнечная система народа Гриши превратилась в радиоактивное облако. Лопух не приближался к ней вплотную, но вокруг наверняка летало множество обломков. Если бы он догадался увеличить порог срабатывания защиты, возможно, у нас было бы больше информации...

Я постарался, чтобы голос звучал как можно оптимистичнее:

— Просто придется извлечь все возможное из того, что осталось,

— Мой корабль уже провел базовый анализ. Я видела выхлоп, который упоминал Лопух, но он слишком слаб, чтобы его можно было с чем-то точно сопоставить. Если убийцы до этого находились в окрестностях системы, наверняка они как следует замаскировались.

— Не можем же мы просто сдаться. — Я подумал о человеке, которого мы оставили на корабле Лопуха. — Мы в долгу перед Лопухом, перед Гришей и перед народом Гриши.

— Но если там ничего нет, значит нет, — сказала Портулак.

Она была права. Но мне хотелось услышать вовсе не это.

Приземлившись на острове, мы переставили свои биологические часы так, чтобы на первый взгляд казалось, будто мы только что провели спокойную, полную сновидений ночь. По крайней мере, так было задумано. Но когда я сотворил зеркало и взглянул на собственное лицо, то увидел, как слегка подрагивают, будто в нервном тике, мышцы вокруг рта. Попытка избавиться от дрожи ни к чему не привела. Когда мы с Портулак встретились на балконе после завтрака в обществе нескольких шаттерлингов, я мог поклясться, что вижу на ее лице такую же нервную дрожь.

— Как все прошло? — спросил я.

Она понизила голос:

— Как я и опасалась — ничего хорошего. Все решили, что моя нить просто великолепна и теперь вовсю о ней расспрашивают. Они меня просто ненавидят.

— Примерно на такую реакцию мы и рассчитывали. Главное, что никто не интересуется, чем ты занималась прошлой ночью. И мы можем быть уверены, что этой нити никто не избежал.

— Что насчет двойника Лопуха? Мы ничего о нем не знали, когда разрабатывали план.

— Ему все еще приходится вести себя как Лопух, — сказал я. — И это означает, что он должен был увидеть во сне твою нить.

— Надеюсь, ты прав.

— Тебе нужно всего лишь пережить этот день. Сегодня день нити Ургинеи. Сновидения, которыми он делится, всегда хороши.

Портулак с сожалением посмотрела на меня:

— Если бы, Лихнис. Ургинея уже полмиллиона лет не в форме.

Увы, она оказалась права насчет Ургинеи. Его нить состояла из бесконечных посещений планет и оставшихся после Промежуточного восстания артефактов, а также утомительных, интересных только ему самому монологов на тему исторического анализа. Его нить вовсе не была хитом сбора и не сумела отвлечь всеобщее внимание от Портулак.

Следующая ночь оказалась ничем не лучше: нить Коровяка представляла собой профессиональное исследование тридцати цивилизаций, вернувшихся в эпоху доиндустриального феодализма.

— Грязь, — услышал я чьи-то удрученные слова на следующий день. — Сплошная грязь.

Неудачной была и третья ночь. Именно тогда должна была представить свою нить Асфодель, если бы сумела добраться до сбора. По нашему обычаю взамен ее личного вклада использовалась компиляция ее прошлых нитей. Все выглядело вполне достойно, но не настолько, чтобы прекратились разговоры о достижениях Портулак.

К счастью, на четвертую ночь судьба оказалась к ней благосклонна. Нить Огуречника во всех подробностях описывала его героические усилия по спасению населенной планеты в облаке Оорта, к которой опасно приближалась звезда. Огуречник сбросил на ближайший спутник планеты репликаторы и преобразовал его часть в тороидальный защитный экран, уберегший планету от падения сорванных со своих орбит комет. Затем он снова сложил спутник воедино и (следует заметить, это была гениальная идея) изобразил на его обратной стороне свою подпись в виде цепочки кратеров. Выглядело это достаточно пафосно и во многом противоречило обычаям Линии, но разговоры переключились с Портулак на Огуречника.

Я готов был расцеловать этого самовлюбленного урода.

— Думаю, по крайней мере одна проблема решилась, — сказал я Портулак, когда она наконец смогла перемещаться по острову без назойливого сопровождения толпы любопытствующих.

— Вот и хорошо, — кивнула она. — Но это вовсе не значит, что мы хоть немного приблизились к ответу на вопрос, кто истребил народ Гриши.

— Вообще-то, я думал на этот счет, — заметил я. — Возможно, в тех записях все-таки что-то есть.

— Мы прочесали их вдоль и поперек.

— Но искали лишь очевидные признаки, — сказал я.

— Слишком много пробелов.

— Может, пробелы о чем-то говорят? В чем их причина?