Тысячная ночь

— Полагаю, Сторонники всё знали, — сказал Лопух. — Но они считали, что это всего лишь теоретическая проблема, которую можно решить со временем. Наверняка рассудили, что нам хватит ума избежать подобной глупости. Но потом проведали об открытии, совершенном Наблюдателями и вновь обнаруженном народом Гриши. Еще одна цивилизация в спиральной галактике пошла тем же путем — и в итоге перестала существовать в одно мгновение по космическим меркам. Возможно, подобной судьбы нельзя было избежать, как ни мудра была та цивилизация. По справедливости, Сторонникам следовало воспринять эти сведения как грозное предостережению и отказаться от Великого Деяния до того, как будет сдвинута на дюйм хотя бы одна звезда.

Но этому не суждено было случиться. Линии уже вложили немало сил в проект. Были созданы союзы, поделены сферы влияния и ответственности. Отказ от задуманного означал катастрофическую потерю лица для старших Линий. Вновь открылись бы прежние раны, ожили бы забытые распри. Великое Деяние должно было связать Линии воедино, но отказ от него с легкостью мог подтолкнуть некоторые из них к войне. Вот почему они заставили замолчать народ Гриши, даже если это было равносильно геноциду. Ибо что значит потеря одной цивилизации на фоне столь громадных свершений? Если мы все еще живем в прологе к истории, этот народ заслуживает в лучшем случае краткого упоминания.

На этом видение закончилось, и я почувствовал, как разум возвращается в покинутое тело (о котором я почти забыл) на корабле Лопуха. На миг возникло неприятное ощущение, будто меня запихивают в чересчур тесную бутылку, а потом я понял, что все так же держу за руку Портулак и нас обоих слегка шатает — вестибулярный аппарат пытался приспособиться к вернувшейся силе тяжести,

Гриша стоял возле койки, держа в руке лучемет.

— Узнали всё, что хотели? — спросил он.

— Думаю, да, — сказал я.

— Это хорошо, — кивнул Гриша. — Потому что Лопух умер. Он подарил вам последние минуты своей жизни.

Когда мы с Портулак вернулись на остров, близился рассвет. Над головой все еще простиралась полуночная синева, но на горизонте сквозь полосы облаков просвечивали едва заметные оранжевые отблески. Пока куб лавировал среди парящих кораблей, продвигаясь к острову, я начал различать золотистые гребни волн.

В путешествиях мне довелось увидеть немало рассветов, но я никогда от них не уставал. Даже сейчас, несмотря на всю тяжесть случившегося, некая часть моего разума наслаждалась простой красотой восхода солнца на очередной планете. Интересно, как бы это воспринял Лопух? Подействовал бы на него восход с той же волшебной силой, минуя разум и обращаясь к звериному началу, от которого нас отделяет лишь одно мгновение с точки зрения эволюции? Возможно, я сумел бы найти некий намек в нитях, которыми поделился Лопух, пребывая среди нас. Но я знал, что больше их не будет.

Смерть кого-нибудь из Линии была редким и страшным событием. Когда такое случалось, одному из нас поручали создать соответствующий мемориал среди звезд. Такие мемориалы могли выглядеть по-разному. Когда-то давно, чтобы почтить память погибшего, рассеяли ферритовую пыль в атмосфере умирающей звезды незадолго до того, как та сбросила свою оболочку, в результате чего возникла туманность в виде человеческой головы, окаймленной кружевными завитками: сине-зелеными — кислорода и красными — водорода; эта голова мчалась со скоростью шестьдесят километров в секунду. Другой мемориал, столь же патетический, имел облик каменного очага на лишенном воздуха спутнике. Оба выглядели вполне уместно.

Мы знали, что Лопуху в любом случае отдадут надлежащие почести, но его смерть должна была оставаться тайной до Тысячной ночи. А пока нам с Портулак предстояло жить среди остальных шаттерлингов, храня правду в сердцах, но не выдавая ее ни малейшим намеком.

Таков был наш долг перед Лопухом.

— Успели, — сказал я, когда куб приблизился к острову. — Времени потребовалось больше, чем я рассчитывал, но сплетение еще не закончилось. Никто пока нас не хватился.

Портулак прижала ладонь ко лбу:

— Господи, сплетение... Я совсем о нем забыла. Значит, придется целый день врать. Уверен, что это была хорошая идея, Лихнис?

— А что, нет? Теперь нам известно, что случилось с Лопухом. Мы знаем про Гришу и про Великое Деяние. Конечно, оно того стоило.

— Точно? Все, что мы теперь знаем — если задавать слишком много вопросов, можно нарваться на серьезные неприятности. Мы так и не выяснили, кто на самом деле за этим стоит. Возможно, я предпочла бы и дальше пребывать в блаженном неведении.

— У нас есть записи с корабля Лопуха, — напомнил я.

— Ты их уже просмотрел, Лихнис? — Судя по тону, особого впечатления записи на нее не произвели. — Мой корабль прислал предварительный анализ. Данные Лопуха полны пробелов.

— Он предупреждал нас, что есть несколько пропусков.

— Но он не говорил, что отсутствует тридцать процентов данных. В семидесяти оставшихся, может, и есть что-то полезное, но вполне вероятно, что самое главное пропало.