Тыы-ы! Давай сбежим отсюда вместе!..

Тень за Тианой была лишь одним из них. Оно не значилось ни в одной биологической энциклопедии.

Но оно существовало. Было абсолютно реальным. И очень конкретно и опасно вторгалось в жизнь людей. Превращало в домашних животных для своего прокорма. Кастрированных животных-наркоманов, которые не помнят о Вне. Да нет, нет! — все эти иллюстрированные церковные демонологии и прочие видики тоже не имеют никакого отношения. Эта живность видна только при сквозняке извне. Сквозь разлом, пробитый в стене хлева. А религиозная демонология имеет ровно обратное назначение. Это — пугающие картинки стене, видео, пресекающее любые попытки хотя бы приблизиться к стене между хлевом и вне.

Что-что? Да, именно это я и хочу сказать: религия — это главное порождение такого рода существ. Они держат крышу религии. А вовсе не какой-то там бог. И Боля Вожжья, как говорит Толстый. Всё намного безумней и конкретней, чем боги, дьяволы и бесы.

Но постоянно скрыто от нас дефектом нашей оптики. К счастью, в то время мне было с кем изредка разговаривать об этом. К счастью — потому что вместе было легче пробивать беспамятство.

Был Толстый, мой первый друг в этом городе. Он работал в вычислительном центре. И изредка, когда он выходил в ночную смену, я подваливал к нему на работу. Крепкая заварка, сигареты, и ничем не заменимый драйв — сообща искать выход. Мы закурили и начинали разговаривать о всякой увлекательной байде. Иногда нервная дрожь пробегала по мне. И я начинал говорить о неожиданных вещах. О том, что человеческая жизнь похожа на каучуковый тоннель. И получал пас от Толстого:

— Она как резиновый тоннель, и когда ты пытаешься выйти из него, — ты лишь бесконечно растягиваешь стенку.

— Но рано или поздно растянутая резина отшвырнёт тебя обратно.

— Это как программа, компьютерная программа — все твои возможные движения вычислены до твоего рождения. Нет ни одного свободного жеста — потому что даже твоя попытка пробить эту резину предусмотрена программой.

«Модная ныне антропология — наука революционная. Потому что — сравнительная. Сравнивая культуры и народы, эта наука рано или поздно, сама того и не желая, ставит нас перед неуютным фактом: любые и всякие, привычные и непривычные человеческие представления, системы ценностей любого общества, в том числе и мораль, — суть вещи совершенно произвольные, и произвол их над людьми не мотивирован на самом деле ничем. Даже хотя бы законами продолжения рода человеческого.

Что же сделало возможным появление антропологии как науки?