У

- Человечество, милый Егор Егорыч, имеет много языков, а самый ценный философский. Философия, устами хотя того же Локка, учит, что "управление своими страстями есть истинное развитие свободы". Здесь ли, в четырехгодичном плане, не собраны воедино все страсти? Пригля-дитесь к лицам, которых я веду и сдерживаю! Они, борясь посредством четырехмесячного плана с четырехлетним "в противовес", так научатся управлять своими страстями, так разовьют внутрен-ние свободы, что через четыре года - с другого конца, правда,- целиком присоединятся к коммунизму!

Я только развел руками. Савелий Львович залился вежливейшим тонюсеньким смехом. Чем дальше он говорил, тем больше он становился мне противен. Любопытство, все расширяющееся, неутолимое любопытство сдерживало меня от дерзостей.

- Таким путем, Егор Егорыч, разнообразнейшим путем добрались мы и до Сухаревского участка.

- Здесь вам и встретилась корона американского императора,- с досадой сказал я.

- Именно! Приятно! Сейчас мы расширим эту тему. Должно заметить, что Сухаревский есть самый вздорный и пустой участок из всех пройденных нами, здесь трудно распуститься. Возмож-но, вам любопытно узнать, как мы раскидывались и распускались, а мы расширялись, иногда, до того, что снимали неугодных нам завов универмагами и складами. Вначале, конечно, личные знакомства. Появляется перед завом или другим нужным лицом - букинист,замечу,- что среди подобных людей имеют спрос издания "Академия" вроде "Тысячи и одной ночи", причем мой план имеет, считая високосный год, одну тысячу двести шестьдесят одну ночь, а выкинув праздничные и выходные, тысячу одну ночь, и эта последняя ночь вот кончается сейчас...

Допек он меня этим последним признанием! У меня даже колени задрожали, и я прислонился к вонючей колонне. Он, опахивая меня ладошками, продолжал донимать:

- Букинист не берет, часовщик явится. То же Насель. Или продовольственник Ларвин. Или картежник и винных дел мастер Трошин. Или спортсмены Лебедевы... или, извините за откровен-ность, но истина всегда останется для меня дороже племянницы, Людмила Львовна, великий мастер сводного дела. Выпускали также и Сусанну, некоторые избалованные люди обожают холодность и сухость, особенно в блондинках, Егор Егорыч. Впрочем, Сусанна не столь холодна, как с первого глаза кажется. Вот вы обругались кражей! Какая ж кража, если мы покупали по твердым ценам и продавали тоже по твердым, но, правда, мною установленным. Государственные вещи? А разве я не государственная вещь, разве на меня не простираются милости государства, разве я лишен карточки или паспорта? Затем. Я ставил перед собой философские цели, я воспиты-вал свободных людей, пока не выступил Черпанов. Я не позволял им заниматься валютой, золо-том, мой план был разработан с удивительной точностью, добросовестностью, если хотите.

- Сухаревка подвела?

- Откуда возникло у вас, Егор Егорыч, такое убеждение?

- Корона!

- Забраковано! Сухаревка кое-что напутала, но сама истекла на этом деле кровью...

- Кровью?

- Иносказательно, иносказательно, Егор Егорыч. Братья Лебедевы, подстрекаемые Жаворон-ковым, отчасти своей жадностью и умаленностью своей роли, они были у меня чем-то вроде разведчиков, пошли наперекор и, посредством Населя, хапнули из мастерской несколько золотых часов. В мое отсутствие. Я ездил отдыхать на юг. Я вспыхнул, поджарил их следствием,- вел его лично - передал дело в домовый суд,- вел лично, а затем изгнал их, простив Мазурского, так как он жених Сусанны, и вообще - дурак. Впрочем, Лебедевы тоже идиоты. Очень, очень круп-ное наслаждение, Егор Егорыч, бороться и побеждать. Ходишь осторожненько, по участку - и видишь: вот выезжает вполне благополучный, государственный транспорт. На дугах обозначение правительственного предприятия, против тебя необычайно организованное государство с его табелями, усовершенствованными цитатами из вождей, с путевками возчику, а все-таки воз - твоя добыча, он поворачивает и едет по твоей путевке. Отрада сердцу и взору, Егор Егорыч, управлять людьми, и вряд ли кому возможно выдуть из себя это наслаждение!

- Что ж, вы и мной управлять хотите? И Черпановым?

- Зачем, Егор Егорыч? Я вам развил людей и сам целиком капитулирую, даже не выговари-вая себе прибыли в развиваемом вами деле. У Черпанова чересчур опасная грамота, Егор Егорыч.

Мне хотелось выведать у него побольше:

- Неужели так-таки вы мгновенно распались от девяти сургучных печатей?