У аборигенов Океании

Дождь перестал столь же внезапно, как и начался. Поехали дальше. По мере приближения к Вагабу мы останавливались все чаще. Заметно изменился внешний облик людей, встречавшихся нам по пути. Остались, правда, пояса из древесной коры и пучки зелени на ягодицах, были и непременные топоры, зато на головах появились ранее не встречавшиеся уборы, издали казавшиеся не то треуголками наполеоновских времен, не то шляпами испанских тореадоров. Эти диковинные уборы походили порой на шапки викингов, а порой — на горизонтально уложенную подушку с торчащими вверх уголками. Лица владельцев этих необычных шляп были намазаны подобно тому, как это делают женщины-европейки. Чаще всего они красили в черный или белый цвет веки, некоторые дорисовывали ресницы. Попадались также окрашенные в красный цвет носы или вымазанные черной краской лица.

— Это люди из племени энга, — пояснил Гэс. — В полном парадном наряде они имеют еще более красочный вид, чем жители района Маунт-Хагена. Они тщательно украшают себя перьями райских птиц, раковинами и бусами.

Любопытнее всего показались мне диковинные шляпы. На очередном привале я угостил сигаретой какого-то молодого человека с искусственно подсиненным глазом и указал пальцем на шляпу. Он снял ее без колебаний.

Я держал в руке странную, с каркасом из прутьев конструкцию, покров которой состоял, несомненно, из человеческих волос. Это был своеобразный парик!

— Маста, тебе нравится пенг? — спросил парень на неплохом английском языке.

— Очень хорош, — ответил я откровенно, ибо этот пенг-парик действительно меня поразил.

Гэс, этот надежный информатор, тут же не преминул объяснить нам, что у некоторых племен производство париков обычно поручается одному или двум мастерам, так называемым пенг эзим йэ. Работают они в особых хижинах, куда доступ открыт лишь для посвященных.

Дни текли, а мы продолжали разъезжать на нашем «Лендровере» по стране, которая, не принося ущерба ее обитателям, так долго обходилась без белого человека. Наблюдая за увлечением новогвинейских жителей гор всякого рода раковинами, я невольно вспомнил, что и наши горцы в Закопане украшают ими свои шляпы. Быть может, это какая-то извечная и универсальная склонность горных племен к раковинам?

Почти повсюду в мире племена или группы людей, проживающие в горных местностях, более статны, чем их собратья, обитающие в низинах. Так обстоит дело в Польше, на Новой Гвинее, на Кавказе — повсюду, куда ни кинь взгляд. Не хуже и их женщины. Эта истина находила свое подтверждение в районе Вабага. Я подумал, что достаточно было бы иметь крупную свинью, немного раковин и пару бумажных долларов, чтобы стать владельцем женщины, которая ухаживала бы за огородным участком. Но эта мысль быстро вылетела из моей головы, когда я вспомнил, что для завоевания сердца местной жены следует до конца дней щеголять с пучком зелени на ягодицах!

Наше путешествие на запад от Маунт-Хагена было последним рейсом по этой стране, где строители дорог еще до окончания работ обсаживают (по чисто эстетическим соображениям) обочины цветами, где в поте лица сажают и собирают югославскую ромашку, земляной орех, кофе, чай и где владельцы текущих счетов в банке ходят без штанов.

Я был в восторге от горного края первобытных эстетов, совершающих стремительный прыжок из каменного века в эпоху современной цивилизации. Мне казалось, что на Западном Нагорье я увидел многое, если не все. Однако на аэродроме в Маунт-Хагене выяснилось, что я пропустил самое главное.

Прощаясь с нами у самолета, мистер Литтлер сочувственно вздохнул:

— Как жаль, что вы не попали на большой праздник. В 1964 году было сразу забито около двух с половиной тысяч свиней, и многие тысячи жителей явились в полном церемониальном облачении. Такого не встретишь нигде на свете. Подобные зрелища запоминаются на всю жизнь…

Из Маунт-Хагена я улетел поэтому несколько расстроенный.

«МУЖСКОЙ ДОМ»

Мы шли узкой и столь скользкой тропой, что даже привыкшие к походам в джунглях носильщики то и дело хватались за свисавшие отовсюду лианы и ветки. Целью нашего перехода была деревня Маприк, расположенная в гористой местности, в тридцати милях от реки Сепик. Изнурительный поход подходил к концу. Неожиданно перед нами оказалось странное здание, возвышавшееся над кронами растрепанных пальм. Мы подошли поближе.

На поляне стоял «мужской дом». Его наклоненный вперед фронтон имел форму перевернутой латинской буквы «V». Это было, несомненно, самое красивое строение, которое довелось мне увидеть до сих пор в моих странствиях по Острову, — знаменитый тамбаран, посмотреть на который мечтают все европейские этнографы.