У аборигенов Океании

Подходим ближе к берегу реки. Там строится новый тамбарвн. С недоверием гляжу на огромный столб, поддерживающий всю эту конструкцию. Он весь покрыт барельефами. Жалею, что не присутствовал, когда его вкапывали в землю. Бревно столь массивно, что ни один инженер не взялся бы установить его без помощи подъемного крана или полиспаста. И тем не менее столб стоит. Одни аборигены поддерживают огромную балку, подтягиваемую с помощью канатов. Другие — подпирают груз палками. Подмостки, лестницы — все сколочено без единого гвоздя, все связки сделаны из полосок коры. Изобретательность местных строителей поражает.

Какой-то пузатый малыш сует мне в руки предмет, похожий на орех. На нем вырезано лицо, украшенное инкрустацией и мелкими перьями казуара. Кладу монетку в ручку темнокожего мальчика. С этого момента у меня не было отбоя от мальчишек, предлагавших подобные орехи. Хотя ни одному из них, пожалуй, не больше пяти лет, все они умеют делать такую резьбу, причем лица на орехах разные, выражают то печаль, то радость. Значит, не погибнут традиции местного искусства, у него есть достойные преемники.

Под одной из хижин сидит пожилой человек. За деревянный браслет на руке заткнута костяная кисточка. Как говорил Брезертон, такой предмет служит в этих краях для счета. Сколько черточек — столько убитых врагов. У деда невозмутимый вид, однако я насчитал на кисточке… одиннадцать зарубок. Никаких украшений у старого воина нет. Зато над его головой висит… японский велосипед. Но это, видно, уже имущество его внука.

Один из гостеприимных жителей Тамбунума приглашает меня зайти в его хижину. Взбираюсь по лестнице, глаза с трудом привыкают к мраку, царящему в помещении. Оно почти пусто — вижу лишь маску, немного трав, циновки и большую, как бы расколотую глиняную вазу для высушенных лепешек из саговой муки. В углу на деревянном полу какой-то ящик, напоминающий собачью конуру.

— Какая имя? — спрашиваю, указывая пальцем.

— Кламбу (сетка).

Значит, комары у Сепика кусают не только новичков. Сетка от москитов — древнейшее изобретение.

К большому удовольствию хозяина забираюсь, не раздумывая, внутрь и закрываю густой плетеной сеткой входное отверстие. Свет сюда не проникает. Невыносимо душно. Скорее выбираюсь наружу. Как только выдерживают здесь ночью целые семьи? Еще раз гляжу на плетеную сетку, растянутую на бамбуковых прутьях. Нужно адское терпение, чтобы из растительных волокон сплести столь густую ткань.

Видно, в недобрый час поинтересовался я москитной сеткой. На дворе все буквально гудело от комариных крыльев. Одного хлопка ладонями было достаточно, чтобы умертвить несколько сотен кровожадных насекомых. К счастью, вскоре явился Брезертон, и мы отправились с ним в мужской «клуб». Под навесом без стен пылал костер. Комары здесь уже не так досаждали. Пришли начальник медицинской службы, тултул, лулуаи и сельские старейшины. Близ центрального столба навеса виднелась резьба, наполовину замазанная черной краской. Тултул на ломаном английском языке начал рассказывать нам местный племенной миф.

Резьба изображала легендарного Туата-воина, одна половина которого была каменной. Это делало его непобедимым, так как, сражаясь, он подставлял под удары каменную половину тела, и враги были бессильны поразить его.

Я невольно подумал, что сегодня, в эпоху бронебойных снарядов Туату вряд ли удалось бы защитить себя. Из рассказа тултула вытекало также, что люди с Сепика издавна сражались парами. Пары состояли из копьеносца и невооруженного щитоносца, который не участвовал в бою, а только охранял своего товарища. Жизнь обитателей этого речного района пронизывает магия. Во время былых сражений на боевой ладье помещали обычно маску, изображавшую одного из предков. Если вражеское копье или стрела попадали в такую маску, ладья тут же возвращалась, пусть даже никто из находившихся в ней воинов не был ранен.

Тултул продолжал бы, наверное, свой рассказ, если бы в расположенных поблизости кустах неожиданно не раздался какой-то шелест. Тултул начал на кого-то громко кричать.

— Видно, дети, — шепнул мне Брезертон. — Старичок рассердился и начнет теперь репрессивные действия. Мальчикам до обряда инициации запрещено приближаться к навесу. Видите эти два продолговатых, вертикально установленных камня? Они обозначают дозволенные границы для детворы. Когда-то на эти камни воины водружали головы поверженных ими врагов.

Тем временем тултул достал висевшую на столбе огромную маску с приклеенной к ней длинной бородой из трав. Старик, вероятно, в прошлом шаман деревни Тамбунум, надел маску, словно плетеную корзину, и пошел по улицам деревни, сопровождаемый звуками дудки, в которую заиграл один из старейшин.

— Дудка — это голос предка. Теперь он будет пугать и поучать мальчуганов, — шепнул Брезертон.

Тултул в маске вышел на деревенскую улицу. Первый малыш, который его увидел, остановился как вкопанный. Маска долго раскачивалась перед ним, чему-то поучала его, и видно было, что карапуз перепуган не на шутку.