У чёрта на куличках

Ни Григорий, ни Серёжа так и не проснулись, ни через час, ни через два или три. Если с Бегловым-старшим ещё и был что-то более-менее понятно – человек в алкогольном бреду, и всё никак не мог из него выбраться (несмотря на всё странное и необычное отношение к своему мужу, Мария всё же беспокоилась за его здоровье). Младший оказался в аналогичной ситуации, что и его отец. Потеряв связь с реальностью, он просыпался и сквозь слипшиеся глаза звал кого-то: то выкрикивал непонятные имена, то звал на помощь и просил, чтобы его отпустили. Мать с девочкой пытались привести то одного, то другого, в чувства, но никакие собранные на скорую руку настойки, ни обычные тряпки с холодной водой не помогали. Сына мучили жар и кошмары, отца – бред и слабость.

Когда до полудня ничего не вышло, и обе женщины начали приближаться к краю отчаяния, – граничащему с безумием, – Мария оставила дочь одну и направилась в Марусе. Старушка не смогла прийти самостоятельно, но дала в руки нашатырь и какие-то другие мензурки. Увы, ни одна не помогла. Григорий и Серёжа оставались без сознания и днём, и вечером.

Может ли двигаться темнота? Искажаться или идти рябью? Когда он последний раз видел хоть что-то перед собой, то там была обнажённая девушка в котле, толпа одетых и голых людей, запах жжённой плоти и Бражник. Теперь ничего. Он понимал, что это сон. Думал так. Он пытался каждый раз оттолкнуть от себя эту мысль, освободиться от её уз, но ничего не выходило. В награду за лишённое зрение, его наделили другими ощущениями. Он видел звуки. Видел рябь темноты перед закрытыми веками, маленькую и незаметную дрожь, что послушно открывалась перед ним. Он ощущал жар, и не печи, а чего-то другого, чего-то могучего, древнего, покоящегося прямо в центре Неясыти. Это было само Неясыть, оно горело, говорило, взывало к нему. И от этого было невозможно убежать.

Как и в болоте, когда, находясь под водой парень слышал чей-то голос, – или ему казалось, что он слышал этот голос, – так и сейчас. Волны окружали его, как мощные и большие руки, сжимали его, стирая в пыль, ломая кости и иссушая. Это был зов. Его зов.

– Мама, а что мы будем делать? – спросила Вера.

Мария посмотрела на дочь, потом на Григория и Серёжу. Что-то случилось, что-то страшное. На Григория тяжело было надеяться – когда он в первый раз пошёл к Бражнику, можно было уже сказать, что он потерялся. Мария сразу увидела в том мужчине какую-то таинственную силу, опасность. Подобное чувство сплошь укреплялось… И вот, пришла расплата.

Однажды мама ей рассказывала одну маленькую сказку, про очень жадного волка, что снарядился в овечью шкуру и пошёл охотиться. Одной овечки ему было мало, и он шёл за другими, пока в конце не осталась последняя и самая изворотливая. Когда зверь открыл пасть, чтобы проглотить её, то обнаружил, что в шкуре той овцы находился другой волк, куда более крупный и жадный.

Именно эта сказка сейчас и повторялась у неё перед глазами, но с Григорием и Бражником в образах волков.

– Не знаю, милая.

– Они проснуться?

– Не знаю, милая.

Девочка помолчала и немного подумала. Её маму словно обуревал тот же шок или ступор, как брата и отца… только она находилась в сознании.

– Я не хочу, чтобы они так долго спали…

– Я тоже, милая.

– Бабушка Маруся не помогла?

– Нет, милая.

Мария смотрела в пустоту перед собой. За последние два дня, когда назад вернулся Григорий, её сознание будто пребывало где-то в другом месте. Действовала и говорила не она, а какая-то машина. Возможно всё это началось даже раньше… несколько дней назад, когда Гриша отказался от неё… или ещё… с самого выезда из Белореченска.

Девочка обняла маму, но та никак не отреагировала. Во всей семье, незатронутой горем, несчастьем и кошмарами осталась только Вера.

Девочка поднялась и подошла к печи. Она неуклюже залезла на неё и обняла спящего брата. Она могла бы умолять о пробуждении отца, но брат всегда был для неё ближе.

– Пожалуйста, Серёжа, проснись. Ты нужен нам. Нам без тебя так трудно!..

«Они шепчут. Так много. Так приятно. Они хотят, чтобы я стал частью их, чтобы вёл их, был среди них. Не как друг или сосед, а как лидер. Но я не могу просто так это сделать. Мне нужно показать свои силы, свои намеренья. Я должен работать. Должен проливать кровь и пот. Я должен показать им, на что я способен, чего я готов добиться, что я готов отдать… Отдать им.

Это не просто какое-то желание, мимолётная хотелка, когда Вера просит игрушку из магазина или модное платье… нет… это долг, нужда, обязанность. Я должен сделать это. Должен!».

2 декабря 1988 года, полдень

Глаза ужасно болели. Очень странно, что первыми в Неясыти начали болеть именно глаза, а не руки или ноги, усердно занятые работой. Веки были такими тяжёлыми, точно сверху на них положили камни, и едва находились силы открыть глаза. Но Серёжа открыл их.

Его встретил пустой потолок с маленькой и одинокой паутинкой в углу. Паук должно быть давно умер, даже не оставив после себя потомство, и осталась только маленькая и безмятежная нить паутины…