У черты заката. Ступи за ограду

— Однако, дон Лауреано, большинство ваших гостей предпочитает думать иначе, — возразил Пико. — Аргентинский рабочий остается для них тем же невежественным «черноголовым», как и до сорок третьего года. До того дня, как эти «черноголовые» продиктовали правительству свою волю и на собственных плечах внесли в Розовый дом полковника Перона! Для вас, сеньор Жильярди, и для всех ваших единомышленников этого дня никогда не было, и не было всех этих двенадцати лет, когда нашему рабочему — пусть лживо, пусть демагогически — ежечасно и ежеминутно внушали мысль о том, что именно он, рабочий, является хозяином Аргентины! Вы предпочитаете этого не помнить. Вы избрали второй путь — закрыть глаза на окружающее. Что ж, дело ваше! Вы хотели услышать мои пожелания — так я, кабальерос, могу пожелать вам одного: чтобы у вас поскорее открылись глаза. Иначе они откроются лишь для того, чтобы увидеть перед собой гильотину!

За столом засмеялись.

— Ты с ума сошел, — сказала Лусиа. — Нашел о чем говорить в новогоднюю ночь!

— Дорогая, это всего-навсего метафора, — отшутился Пико. — Но, пожалуй, ее следует пояснить. Видите ли, сеньор Жильярди… перечисляя выводы, которые можно сделать из тезиса о несовпадении классовых интересов, я не упомянул о третьем, который рекомендует решение этой проблемы самым радикальным способом: уничтожением класса, чьи интересы не совпадают с твоими.

— Я уже имел удовольствие отметить сегодня ваше красноречие, сеньор Ретондаро, — отозвался тот. — Искренне завидую вашим будущим клиентам. Но я прежде всего реалист, и риторика на меня не действует. Я учитываю реальную обстановку, а не фантомы.

— Продолжая логическую линию той же метафоры, я могу вам напомнить, что в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году французские аристократы тоже считали революцию фантомом.

Жильярди ответил на слова Пико задумчивой улыбкой.

— Не знаю, не знаю, — протянул он. — Пока что революцию сделали мы, сделали ее в своих интересах, и никому…

Он не договорил, глядя на Ретондаро, который с дергающимся от бешенства лицом медленно поднимался с места.

— Какую это революцию вы сделали? — спросил тот тихо, почти любезным тоном. — Когда? Где?

Лусиа, вскочив, обняла жениха за плечи, пытаясь усадить на место.

— Где? — повторил он свой вопрос, не обращая внимания на невесту, и вдруг крикнул так, что та отшатнулась. — Где вы делали свою революцию?! В Кордове я вас не видел, там умирали другие — и не ради ваших интересов, слышите, вы, спекулянт!

Дама за столом взвизгнула и заткнула себе уши, с неистовым любопытством глядя на Жильярди и Ретондаро.

— Дорогой, успокойся, ты просто не так понял, — беспомощно бормотала Лусиа.

— Да-да, — сказал он, отстранив ее от себя. — Не беспокойся, Люси, все в порядке…

Он обвел взглядом замершее общество, словно собираясь что-то добавить, но промолчал и вышел из комнаты, отшвырнув стул. Следом за ним, едва удерживая слезы, выбежала Лусиа.

На следующее утро состоялось объяснение. Пико едва успел побриться и выпить кофе, как в его окно бросили камешком. Он толкнул ставню и выглянул наружу, в зеленую и солнечную прохладу летнего утра. Лусиа, стоя поодаль на дорожке, окликнула его и пожелала доброго утра и счастья в наступившем году.

— Ты выспался? — крикнула она, щурясь от солнца. — Едем тогда кататься, пока не проснулись остальные! Я сказала, чтобы заложили Карабобо. Хорошо?

Через несколько минут гнедой красавец, приплясывая от радостного ощущения погожего утра и собственного застоявшегося в конюшне тела, вынес на магистральное шоссе их крошечную рессорную одноколку и пошел широкой размашистой рысью, подковами высекая из бетона четкий звенящий ритм. Лусиа правила, Пико сидел рядом, безучастно поглядывая то на разбросанные по сторонам виноградники, то на свою молчаливую спутницу, то на сверкающие далеко-далеко впереди и словно парящие над горизонтом снеговые громады Анд.

— Жаркий будет день, — сказал Пико, почувствовав, как припекает спину низкое еще утреннее солнце.

— Здесь всегда жарко в это время, — не сразу отозвалась Лусиа. — Чем хороша Мендоса, так это удивительно ровным климатом.

— И вином, я бы добавил, — сказал Пико.

Лусиа ничего не ответила.