У черты заката. Ступи за ограду

— Знаешь, Люси, — снова заговорил он через минуту, — а ведь, пожалуй, никакими «кадиллаками» цивилизация не сможет расплатиться за украденную у человечества лошадь. Тебе никогда не приходило в голову? Я вообще люблю машины, и сам неплохо вожу… водил, я хочу сказать… разные марки, иной раз очень интересные, правда всегда чужие. Но такого вот удовольствия, как сейчас, там не получишь. Я помню, в позапрошлом году мы в феврале застряли с одним парнем в Мар-дель-Плата — ну, ты знаешь, что там всегда делается с билетами в конце сезона… И вот мы с Феликсом — это кузен Альбины, Феликс Ногера, — мы с Феликсом и еще доброй сотней таких же несчастных штурмуем в час ночи билетные кассы на авениде Люро, и вдруг подкатывает какой-то пижон в открытом «гран-спорт» и громко спрашивает попутчика до федеральной, причем с условием — вести машину. Короче, мы с Феликсом перепрыгнули через головы других претендентов, тут же заехали в пансионат за нашей движимостью и взяли курс на столицу. Я до сих пор не понимаю, что это был за тип — он у нас даже не спросил водительские права, отдал ключи и завалился спать на заднее сиденье. Только, говорит, если можно — побыстрее. Да, а машина-то — самое интересное — оказалась ни больше ни меньше как «Бюгатти». Представляешь? Мотор — гоночный, форсированный с турбонаддувом, я просто обалдел…

— Не знаю, мне эти автомобильные восторги не совсем понятны, — сказала Лусиа. — Больше люблю лошадей.

— Я об этом и говорю, — кивнул Пико. — Мы в тот раз — хочешь верь, хочешь не верь — отмахали четыреста километров за три часа, меняясь через каждую сотню. Это было просто здорово, Люси. Лунная ночь, совершенно пустое шоссе — только рейсовые пульманы попадались — и такая фантастическая машина! Но все равно, ты понимаешь, это совсем другое удовольствие, я бы сказал — качественно иное. На лошади — верхом или хотя бы так — чувствуешь себя человеком, а не придатком механизма. Мне хорошо думается на лошади. Наверное, это у нас в какой-то степени национальная черта, еще от коренных гаучо, что ли. А в общем, слушай, Люси. Сколько бы чепухи я ни болтал, все равно придется начать разговор, ради которого мы затеяли эту прогулку. Так кому начинать? Да, я прежде всего должен попросить у тебя прощения за то, что испортил вчера праздник…

— Ничего страшного не случилось, насколько я знаю, — отозвалась Лусиа. — Сейчас не найдешь дома, где не спорили бы о политике. Так что никого этим не удивишь. Конечно, не стоило называть Жильярди спекулянтом… — Она кротко улыбнулась. — Хотя, между нами говоря, он спекулянт и есть. Дело не в том, дорогой… Свернем туда?

Не дожидаясь ответа, она тронула вожжи и, придержав коня, повернула на узкую боковую дорогу. Карабобо, круп которого уже потемнел от пота, пошел шагом, коляска мягко закачалась на рытвинах.

— Я не о вчерашнем хотела с тобой поговорить, — сказала Лусиа. — Вчера, по-моему, никто и не обиделся… Все прекрасно понимают, что нервы у тебя еще не совсем в норме, да и Жильярди сказал страшную бестактность… если учесть — кому он это сказал. Меня другое беспокоит…

— Что же именно? — спросил Пико спокойно.

— Видишь ли, я уже давно заметила, что тебе не особенно нравятся мои родители. Очень давно, собственно в первый год нашего знакомства, как только мы обручились. Я никогда не придавала этому большого значения… В конце концов, теща есть теща, никто и не требовал бы от тебя нежной любви к моей маме, а с папой ты вообще встречался бы раз в год…

— Кстати, я и со своими вижусь не чаще, — заметил Пико.

— Да, я знаю. Поэтому, повторяю, меня и не беспокоило твое отношение к моим родителям… как к определенным личностям, если хочешь… с определенными недостатками, определенными смешными качествами… Между прочим, мне эти недостатки и смешные качества видны больше, чем кому-нибудь. Но вот сейчас, дорогой… после того как ты выписался из госпиталя… я сразу это заметила — твою какую-то озлобленность, что ли. Впрочем, это не просто озлобленность… Я бы поняла, если бы твое несчастье заставило тебя озлобиться против других, здоровых. Это было бы нелогично и не по-христиански, но по-человечески я бы тебя поняла. Но, дорогой, у тебя ведь не это!

— Хорошо, что ты хоть догадалась, — пробормотал Пико.

— Ты не хочешь продолжать этот разговор? — обиженно спросила Лусиа. — Если тебе неприятно, я могу замолчать.

— Нет, отчего же. Я тоже считаю, что откладывать такие вещи неразумно.

— Чудесно. — Лусиа натянуто улыбнулась. — Я вижу, мы по-прежнему понимаем друг друга с полуслова. Так вот, дорогой… я продолжу, если ты не против. Та неприязнь, которую я с самого начала видела в тебе по отношению к моим родителям, — и, повторяю, ничуть этим не беспокоилась, — сейчас она у тебя переносится вообще на все окружающее… Я ведь уже давно вижу, а вчера это только проявилось открыто… подтвердило для меня, если хочешь. Разве я не права?

— Боюсь, что права, Люси.