У черты заката. Ступи за ограду

— Конечно, — сказал он задумчиво, бросив окурок и пощелкивая ногтями по краю пепельницы, — он, как я уже говорил, может быть, и не осознает еще всех своих возможностей… Но ведь ему могут и подсказать! Теперь представим себе на минуту, что возможности эти осознаны и своевременно использованы, — что же получается? Чистокровный американец — не полуеврей, не полунегр, не полуитальянец и даже не полунемец, как некий Лео Альтвангер, — способный молодой инженер, разумеется не коммунист и — главное — сын боевого офицера, погибшего при исполнении долга. Да это же образ для Голливуда! Держу пари — не одна тысяча девчонок спала сегодня с номером «Коллирса» под подушкой. И вот этот обаятельный молодой человек обращается к общественному мнению Америки! Его имя опорочили! Его оклеветали! Его хотят заставить пойти против собственной совести! Вы представляете реакцию одних хотя бы ветеранов? А все так называемые «прогрессивные» организации? А пресса коммунистического блока? Поверь, Дэйв, я нисколько не преувеличиваю, говоря о возможности очень большого скандала… Скандала не по поводу инженера Фрэнклина Хартфилда, а по поводу германской проблемы…

Когда виновник переполоха вошел в гостиную, Альтвангер впился в него глазами, одновременно изобразив на лице свою знаменитую добродушную улыбку — ту самую, с которой он каждую субботу появлялся перед миллионами телезрителей. Он был проницателен и хорошо разбирался в лицах, причем первое впечатление обычно оказывалось безошибочным; ему сейчас важнее всего было определить, насколько опасен противник.

Он нашел, что Хартфилд нефотогеничен и снимки дают о нем довольно искаженное представление. На них он казался старше и — Альтвангер не сумел даже определить это точным словом — как-то обыденнее, что ли. Во всяком случае, что-то очень важное в его облике от объектива ускользает. А вообще, если бы не хорошо сшитый костюм из серой фланели и квадратные, без оправы очки, этот Хартфилд сошел бы за фермера откуда-нибудь со Среднего Запада — очень легко представить его в линялом комбинезоне и пропотевшей по ободку шляпе с обвислыми полями. Правда, то неуловимое, ускользающее от объективов, — это в нем уже не фермерское…

— Хэлло, Фрэнки, — сказал журналист с безмятежным радушием, встретив вошедшего посреди гостиной и пожимая ему руку. — Пусть вас не удивляет такое обращение — я с вами знаком лучше, пожалуй, чем иные из ваших друзей. Дело в том, что мое имя Лео Альтвангер. Ну да, тот самый, что треплется по телевидению и иногда для лишнего заработка пописывает в журнальчиках, вроде «Коллирса»…

— А, это вы, — неопределенно буркнул Фрэнки, блеснув на него очками. Отражение залитого утренним солнцем окна полыхнуло в стеклах, и Альтвангер не смог увидеть выражения глаз, но выражение голоса ему не понравилось.

Так же сдержанно Хартфилд поздоровался с Флетчером («первая леди» ушла, едва было доложено о его приезде) и опустился в кресло. От выпивки он отказался, сигарету из предложенной шкатулки взял и закурил, но после второй затяжки бросил — очевидно, не пришлась по вкусу — и вытащил из кармана помятую пачку «честерфилда».

«Что делается у него внутри, неизвестно, — подумал Альтвангер, продолжая свои наблюдения, — но сукин сын умеет собой владеть…»

— Так вот, мистер Хартфилд, — сказал хозяин, подавшись вперед в своем кресле и соединяя перед грудью концы растопыренных пальцев. — Я пригласил вас для вторичного разговора, так как наш вчерашний, в общем, ничем конкретным не окончился… А я очень хотел бы прийти все же к соглашению, одинаково удобному для обеих сторон.

— Я вас понимаю, сэр, — сказал Хартфилд. — Впрочем, это не совсем точно. Скорее, я вас не понимаю — в смысле соглашения. По-моему, я ясно высказал вчера свое отношение к этому вопросу и менять его не намерен.

— Разумеется, разумеется, — кивнул Флетчер. — Но, видите ли, я не сумел, наверное, осветить вам некоторые стороны дела. Мистер Альтвангер сумеет это сделать лучше, и мы втроем подумаем, как выходить из неприятного положения…

Альтвангер с готовностью перехватил инициативу:

— Да, позвольте мне! Послушайте, Фрэнки, — надеюсь вас не обижает фамильярность, я ведь просто старше вас на добрых три десятка, — послушайте, что я вам скажу. Прежде всего: приношу вам свое искреннее сожаление о случившемся. Мистер Флетчер уже объяснил вам, как все это получилось, но — оставляя в стороне детали — главная вина лежит, конечно, на мне. Когда было подписано соглашение с немцами и нужно было давать материал в печать, вас здесь не оказалось: можно было бы, конечно, и даже должно было предварительно показать статью вам, но — проклятая оперативность! — я подумал, что, пока сумею разыскать вас и договориться о встрече, время будет упущено…

Хартфилд уже несколько раз порывался что-то сказать, но без умолку тараторивший Альтвангер не давал ему вставить слова. Наконец, воспользовавшись паузой, он решительно перебил журналиста: