У черты заката. Ступи за ограду

— Прошу прощения, сэр, это несущественно, мне кажется. Я не разбираюсь в специфике газетной работы и не хочу ее обсуждать. Мне казалось до сих пор, что не полагается писать о человеке так, как вы написали обо мне и моем отце, не получив предварительно согласия от него самого… или хотя бы от родственников. Но не это главное. Главное тут то, что я не собираюсь ехать в Германию и не поеду. Между тем ваш журнал расписал меня на все Соединенные Штаты чуть ли не как… поборника какого-то нового крестового похода, что ли, я уж даже не знаю, как это назвать. Боюсь, сэр, что вам придется напечатать соответствующее опровержение.

— Минутку, Фрэнки. Минутку! Почему, собственно, вы не хотите ехать в Германию?

Хартфилд несколько секунд смотрел на него, прежде чем ответить.

— Это, пожалуй, трудно объяснить в нескольких словах. Вы знаете, что там погиб мой отец. Но это, конечно, не основная причина, а как бы… повод, что ли…

— Господи, я вас прекрасно понимаю! — добродушно воскликнул Альтвангер. — Это совершенно естественная реакция, но давайте разберемся в ней правильно. Ваши рассуждения следуют приблизительно по такой линии: мой отец погиб в бою против немцев, а меня посылают этим немцам помогать — нет, я из уважения к его памяти не могу этого сделать. Приблизительно так, да?

Фрэнк пожал плечами, то ли соглашаясь, то ли оспаривая гипотезу.

— Фрэнки, — продолжал Альтвангер, — мне пятьдесят лет, и вы не должны обидеться, если я назову такой ход рассуждений несколько наивным. Да, формально вы, может быть, и правы. Да, вашего отца убил немец, и вы не можете об этом не думать. Но разве в этом случайном обстоятельстве — смысл жертвы капитана Хартфилда? Разве против Германии как таковой воевал ваш отец? Нет, нет и нет! Он воевал против страны, посягнувшей на свободу Америки! Вот что вы должны понять прежде всего. Он воевал против системы, которая в силу случайных исторических обстоятельств возникла и укрепилась в центре Европы, на территории одной из самых цивилизованных ее стран, а не против этой страны как таковой. Как вы думаете, если бы нацизм возник не в Германии, а во Франции, и если бы в сорок третьем году вашему отцу пришлось бомбить вместо Швейнфурта какой-нибудь, скажем, Клермон-Ферран, — он бы полетел?

— Очевидно, — сказал Фрэнк. — Я прекрасно знаю, что у отца не было никакой ненависти к немцам, как к народу. Надо полагать, он в этом смысле не делал бы разницы между ними и французами.

— Допустим, и русскими, не так ли?

— Очевидно, — повторил Фрэнк.

— Ваш отец, как вам, несомненно, известно, по своему возрасту мог уже не принимать личного участия в выполнении боевых заданий, не так ли? Значит, в тот день, когда его «крепость» вылетела на Швейнфурт, он был, по существу, добровольцем. Как вы думаете, Фрэнки, какая идея побудила капитана Хартфилда сделать этот шаг?

— Мой отец ненавидел нацизм еще с гражданской войны в Испании.

Флетчер, до этого момента молчаливо следивший за разговором из глубины своего кресла, кашлянул и посмотрел на Фрэнка:

— Простите, Хартфилд, разве ваш отец принимал в ней участие?

— Нет, сэр. Он собирался, насколько мне известно, но ему что-то помешало. Если не ошибаюсь, какие-то трудности с документами.

— Великолепно, мой мальчик, снова вмешался Альтвангер. — Капитан Хартфилд ненавидел нацизм — это мы установили. Надо полагать, это объяснялось тем, что именно нацизм был в те годы той силой, которая угрожала принятым в нашей стране принципам свободы. Вы согласны?

Фрэнк на секунду задумался, стараясь разгадать почудившуюся ему в этих словах ловушку.

— Нацизм в те годы угрожал всему миру, сэр, — сказал он наконец.

— Разумеется, разумеется, — с готовностью закивал Альтвангер, — ко мы говорим сейчас об Америке, о нашей стране. Вы ведь, простите, не коммунист?

Услышав этот вопрос, Хартфилд улыбнулся широко и простодушно, в первый раз за все время разговора.

— Что вы! — сказал он. — Никогда им и не был. Даже среди моих знакомых не было, пожалуй, ни одного коммуниста… Насколько мае известно, конечно.

— Мы так и думали, — одобрительно заявил Альтвангер. — И вы, надо полагать, коммунистическим идеям не сочувствуете даже издали?

Фрэнк опять подумал, прежде чем ответить.

— Я с ними, в сущности, не знаком, — сказал он извиняющимся тоном.