У черты заката. Ступи за ограду

Очевидно, не случайной оказалась та легкость, с какой она мгновенно забыла Фрэнка, едва увидев Джерри Бюиссонье; очевидно, не случайной оказалась ее связь в Геймом. В обоих случаях, какими бы разными, какими бы бесконечно далекими друг от друга они ни были, главную роль сыграла ее глубочайшая, подсознательная убежденность в том, что она — Беатрис Альварадо — вольна поступать так, как ей хочется в данный момент, и что любой поступок является для нее позволительным: «Si libet — licet!»[108]

Теперь она начинала понимать, что счастье заключается в чем-то совершенно другом. Сам смысл понятия «счастье» становился для Беатрис принципиально иным, словно приобретал новый, неизвестный ей ранее подтекст.

Приносить кому-то пользу? Об этом, казалось бы, она думала и раньше. Разве, мечтая о лепрозории, она не стремилась приносить пользу несчастным прокаженным? Но, очевидно, то была бы какая-то другая «польза» — прежде всего приятная для нее самой и уже во вторую очередь нужная тем, на кого она была бы направлена. Здесь была какая-то тончайшая, трудноуловимая фальшь, которую Беатрис не смогла бы еще сформулировать, но уже начинала чувствовать. В свете ее прежних представлений о счастье не было, пожалуй, принципиальной разницы между тем, чтобы посвятить себя служению людям или отдаться понравившемуся мужчине. В том и другом случае на первом месте стояло бы ее желание поступить именно так, как захотелось в данный момент.

В этом Беатрис еще не совсем разобралась. Ей было ясно, что нельзя пытаться строить жизнь на прежних ее представлениях о ней, но новых еще не было, они только-только брезжили, как утренняя заря в тумане.

Последнее письмо Фрэнка наполнило ее смятением, Пожалуй, только сейчас, прочитав наспех нацарапанные слова приписки, она в полной мере оценила непоколебимую верность этого человека — верность, на которую она сама ответила изменой и бессердечием. Она упрекала себя не за то, что ее любовь не выдержала встречи с Джерри Бюиссонье; там она все равно ничего не могла бы с собой поделать, это был удар молнии, амок. Но потом, потом!

Ведь она действительно забыла Джерри. Может быть, не то что забыла, а просто эта мгновенная любовь превратилась в какое-то бесконечно далекое воспоминание, настолько далекое, что оно даже не смогло защитить ее от Гейма. Конечно, тогда в Брюсселе она была еще больна и действительно не могла ответить на чувства Фрэнка, но хотя бы понять их, оценить их ничем непоколебимую твердость, их самоотверженность! Ведь Фрэнк уже понимал тогда, что она его не любит, и вряд ли мог на что-нибудь надеяться, и все же он пришел к ней, чтобы помочь по-братски, по-товарищески, а она ответила оскорблением.

И сейчас она все еще была ему нужна — она, не заслуживающая и сотой доли такой любви…

Однажды утром, когда она пришла на работу с опозданием, ей сказали, что ее дожидается посетитель — новый делегат с «Альпаргатас», которому нужно оформить полномочия.

— Пожалуйста, извините, — сказала Беатрис виноватым тоном, входя в свою комнатку. — Меня задержал транспорт…

Человек, сидящий у ее стола, обернулся, и Беатрис удивленно подняла брови — его лицо показалось ей знакомым. Пожилой, с коротко подстриженными усами — неужели это тот самый садовник? По выражению лица посетителя она увидела, что тот тоже ее узнал.

— Ничего, компаньера, — сказал он, — я поболтал пока с доктором Ретондаро. Вы давно тут работаете?

— Четыре месяца, — сказала Беатрис, торопливо разбирая обычное нагромождение бумаг на своем столе.

— Значит, я не здесь вас встречал, — сказал делегат. — Но где-то видел, это точно.

Беатрис подняла голову, взглянув на него еще раз.

— Мне тоже показалось, — сказала она, поколебавшись. — Вы не работали на одной кинте за Мороном, два года назад?

— Ну конечно! — воскликнул тот. — Вы приезжали, когда улетел сеньор Бюиссонье?

Беатрис молча кивнула.

— Вас нужно оформить? — спросила она.

— Да, по всем правилам. — Новый делегат передал ей документы. — Так это вы, — сказал он, глядя на нее с любопытством. — Как странно…

Беатрис вставила в машинку лист бумаги.

— Почему странно? — спросила она, пожав плечами.

— Да так, — сказал посетитель. — Тогда вы не показались мне девушкой, которая может работать в синдикате.

— Тогда я и не работала, сеньор… — она бросила взгляд на лежащие перед нею документы, — сеньор Хуарес.

Через несколько минут — она уже кончала оформление полномочий — вошел Пико, по обыкновению с дымящейся сигаретой и пачкой бумаг в руке.

— Еще одно такое опоздание, — сказал он свирепым тоном, бросив бумаги перед Беатрис, — и вы будете уволены без идемнизации, уважаемая компаньера. Уяснили?

— Уяснила, уважаемый доктор. Ты знаешь, оказывается, мы с компаньеро Хуаресом почти знакомы.

— Где это ты могла познакомиться? — недоверчиво спросил Пико.

— Ну да, компаньеро работал у покойного мужа доньи Элены…

— А вы ее знаете? — удивленно спросил Хуарес у Пико. — Донью Элену?

— Знаю, конечно.

— Где она сейчас? Что с ней? Я пытался ее найти, поехал туда на кинту и ничего не узнал. Сказали, что, кажется, переехала в столицу. У нее ведь ребенок?