У черты заката. Ступи за ограду

— Я слишком много пережила, Фрэнк, — негромко говорит Беатрис, — чтобы меня могло теперь удовлетворить обыкновенное семейное благополучие… с «прочным заработком» и прочими атрибутами счастья. Я думаю, Фрэнк, ты меня понимаешь… Я в, этом уверена, иначе… иначе у нас с тобою ничего бы не получилось. Я думаю, и у тебя самого какие-то особые требования к себе и к жизни, не такие, как у большинства. Иначе, наверное, ты преспокойно уехал бы тогда в Германию, ведь правда? Пойми, Фрэнк, сейчас решается не только частный вопрос: жениться ли нам до того, как ты найдешь работу, или после; мы должны решить вообще, ради чего мы женимся и что для нас главное в жизни. Ты понимаешь, Фрэнки, — ради чего? Для чего? Одни делают это, чтобы создать лишнюю пару довольных жизнью обывателей, а другие… другие совсем для другого. Я, может быть, и сама еще не могу объяснить — для чего именно. Но я чувствую, что должно быть что-то другое, какая-то другая цель и другой смысл! Если у нас эта цель окажется общей, наш брак будет иметь смысл и… и оправдание, если хочешь. Не помню, у кого я вычитала недавно такую фразу: «Любить — это не значит все время смотреть друг на друга; это значит — обоим смотреть в одну сторону»…

Она возвращается домой поздно, около полуночи. Услышав ее шаги, дон Бернардо выходит из своего кабинета.

— Дора, опять ты меня не предупредила! Откуда мне знать, что ты просто гуляешь, а не попала под авто?..

— А я вовсе не «просто гуляла», — весело говорит дочь, целуя его в щеку, и в этот момент он замечает, что у нее сегодня какие-то совсем особые глаза: усталые, и счастливые, и печальные. — У меня большая новость, папа. Правда, ты к ней уже подготовлен в какой-то степени.

— Tiens, — говорит дон Бернардо. — Разве Хартфилд уже нашел работу?

— О нет. Но мы решили, что это не так уж и обязательно.

Дон Бернардо задумчиво хмыкает.

— Вообще-то необязательно, дорогая, согласен… Как говорится, счастье не в этом. Но все же, какой-то минимум…

— «Прожиточный минимум на двоих», — смеется Беатрис. — Господи, папа, сейчас ведь не кризис, в конце концов! Фрэнк, в общем, все время где-то что-то зарабатывает — пусть от случая к случаю, пусть немного, но это ведь уже кое-что. Видишь ли, я считаю, что это просто безнравственно — все подчинять деньгам. Мы ведь не лавочники, чтобы ждать, пока жених обставит квартиру…

— Кстати о квартире, — говорит дон Бернардо. — Пока вы могли бы пожить здесь, по крайней мере отпадет главная статья расхода.

— Я об этом сама думала, но ничего не выйдет. Это было бы бестактно по отношению к Фрэнку. Кажется, я нашла другой выход: ты ведь знаешь, что Бартольди построили себе дом? Алисия однажды говорила мне, что когда они переберутся, то смогут передать кому-нибудь из знакомых свою квартирку, — она, правда, маленькая, но зато платят они всего пятьсот песо, у них еще старый контракт. Вот и надо ее перехватить! А дом у них будет готов к февралю, так она говорила. Завтра же ей позвоню.

— Да, это, пожалуй, выход…

— И какой! Так что ты напиши тетке Мерседес — пусть продает свои руины и готовится к переезду не позже февраля. Пусть только не тянет, я же не оставлю тебя здесь одного! Напиши, что счастье ее единственной племянницы — в ее руках.

— Мерседес в принципе и не возражает, — говорит дон Бернардо. — Ну что ж… Ужинать будешь, Дора?

Беатрис смотрит на него непонимающе, потом смеется.

— Ой, что ты, мы с Фрэнком так наелись! И знаешь где? Я решила похвастать национальной кухней и затащила его в одну «чурраскерию» — знаешь, такие, под открытым небом, где все жарят на углях прямо у тебя на глазах. Нам притащили вот такое блюдо — неизвестно чего, но все было очень вкусно. Фрэнк сказал, что так вкусно не ел даже во Франции. И вообще обстановка ему понравилась — костры, дым, — говорит, в этом даже есть что-то эпическое…

— Воображаю. Впрочем, иностранцы любят местную экзотику. Пойдем, Дора, посидим…

Они сидят. Час ночи, за открытым окном — крупные звезды и шорох листьев, в старом доме тихо, только стучат часы, и где-то в стенах потрескивает рассыхающееся дерево. Беатрис, уже совсем сонная, свернулась с поджатыми ногами в большом продавленном кресле. Кажется, уже все рассказано.

— Боюсь, с этой теткой опять выйдет какая-нибудь история… — Она сладко зевает и потягивается. — Ох, прости. Знаешь, ты припугни ее хорошенько! Напиши, что в ее возрасте просто опасно жить в таком маленьком городе, без хороших врачей…

— Дора, что у тебя за язык — «эта тетка»…

— Я ее очень люблю, ты ведь знаешь, но все-таки она тетка, никуда от этого не денешься. Папа!

— Да?

— Ты действительно рад?

Дон Бернардо осторожно, чтобы не рассыпался пепел, кладет сигару на край пепельницы.