— Да. Он был с Хуаресом и еще одним парнем, из той же компании. Так вот в чем дело — их нужно спрятать на несколько дней. Все связи Хуареса давно под наблюдением, это естественно, а за родственниками и знакомыми Пико начнут наблюдать с сегодняшнего дня… Точнее — уже несомненно начали. Значит, нужно какое-то надежное место дней на десять, пока их не снабдят документами…
— Где они сейчас? — спросила Беатрис задумчиво.
— Сейчас? Сейчас они у меня на голубятне. Но там ведь соседей — как муравьев… Хорошо еще, если никто ничего не заметил. Во всяком случае, вечером их нужно оттуда убрать.
— Давайте посоветуемся с папой, дон Хиль. Я уверена, он что-нибудь придумает! Может быть, в конце концов, пока здесь…
— Нет, это исключено. Дона Бернардо нельзя замешивать в такую историю. Я думал другое — может быть, у кого-нибудь из ваших знакомых, у вас ведь их столько… Конечно, самое простое было бы увезти их за город, но в первые дни это опасно — возможен контроль на дорогах.
— Я понимаю…
Беатрис прикусила губу. В их новой квартирке беглецы могли бы прожить до первого апреля, пока они с Фрэнком будут в Кордове. Только вот удобно ли решать этот вопрос самой, не посоветовавшись с мужем?..
— Знаете, дон Хиль, кажется, я кое-что придумала. Извините, я сейчас…
У себя в комнате Беатрис схватила сумочку и достала из внутреннего отделения маленький плоский ключ. На выдернутом из блокнота листке она написала адрес. И вдруг ею овладела неуверенность.
Она присела на кровать, нерешительно покусывая губы. Конечно, это проще всего, но…
Спокойно, спокойно. Может быть, все обойдется. Но если их там найдут?
Она — дочь известного оппозиционера. «Дона Бернардо нельзя замешивать», — сказал Хиль. Но что он имел в виду? Нельзя посоветоваться? Нельзя спрятать беглецов в этом доме? А в ее — можно? Замужем или не замужем, она все равно остается для всех дочерью Альварадо…
А положение Фрэнка? Иностранец, занесенный в черные списки у себя на родине, всего несколько месяцев в Аргентине — и уже замешан в местную политику. Да еще с кем — с коммунистами!
Его просто вышлют, немедленно. В двадцать четыре часа. И куда им тогда деваться? Ни один латиноамериканский консул не выдаст визы человеку, высланному за укрывательство местных коммунистов, а в Штатах у него прежде всего аннулируют паспорт. В лучшем случае.
Беатрис было теперь по-настоящему страшно. Она сидела как завороженная, не отрывая глаз от маленького ключа, поблескивающего у нее на ладони. И нужно было случиться такому именно в этот день!
Но ведь, в сущности, ничего пока не случилось… Никто от нее этого не требует, Хиль просто пришел посоветоваться. Можно держать пари, что он уже советовался и еще собирается советоваться с другими своими знакомыми. Почему именно она должна найти решение? Другие ведь его не нашли!
Беатрис вздохнула и вышла из комнаты.
— Вот, возьмите, — сказала она, протягивая Хилю ключ и листок бумаги с адресом. — Это от нашей новой квартиры. Я думаю, там никто не побеспокоит… Тихая улица и никаких соседей.
— А вы сами?
— О, мы ведь все равно уезжаем прямо из церкви…
— Вот как. — Хиль улыбнулся и спрятал ключ в карман. — Ну, спасибо, донья инфанта. Спасибо. А вы, значит, в свадебное путешествие?..
— Ага.
— Конечно, в ваше любимое Мар-дель-Плата?
— О, что вы! — Хилю показалось, что Беатрис почему-то смутилась. — Мы едем в Кордову. Вернемся, очевидно, к первому, а если Пико и его друзья уедут раньше, пусть оставят ключ папе или тете Мерседес.
— Договорились.
— Договорились, дон Хиль. Я еще увижу вас сегодня?
Хиль вздохнул и отрицательно покачал головой:
— Боюсь, мне сегодня не до празднований. Жаль, конечно, донья инфанта, мне всегда жаль упущенной выпивки, но ничего не поделаешь. Ладно, я испаряюсь, бегите одеваться. Каррамба, я ведь вас еще не поздравил! Желаю счастья, донья инфанта! И — побольше сыновей…
Она проводила Хиля до лестницы и медленно пошла к себе.
— Дора! — трагически воскликнула выглянувшая из двери тетка Мерседес. — Ты еще не начинала одеваться!
— Иду, иду, — сказала Беатрис, — ничего страшного, если даже опоздаем на пять минут. Он приходил по важному делу…
Теперь, когда решение было принято и Хиль унес ключ, она не испытывала страха. «Все будет хорошо, — подумала она, — все будет хорошо. И у меня обязательно родится сын!»
Ей вспомнился Херардин и его словечки, которых теперь с каждым днем становилось все больше и больше. «Если бы мне такого малыша, — подумала она, — я была бы абсолютно счастливой женщиной. Впрочем, каким бы он ни оказался — я все равно буду счастлива…»
Потом она сообразила, почти с испугом, что в день своей свадьбы думает о счастье как о чем-то отдаленном. А разве сейчас она не счастлива?
«Не знаю, не знаю, — тут же ответила она себе. — Мне сейчас тревожно, как перед экзаменом. И так же, как перед экзаменом, кажется, что счастье будет потом — когда сдашь. Но только этот экзамен никогда не кончится, он теперь на всю жизнь, и, может быть, счастье тем и хорошо, что оно никогда не вспыхивает у тебя в ладонях, а всегда светит где-то впереди — как путеводный огонь…»