У чуда две стороны

В класс вошла Дарина Ольховская с нарисованным на лице вопросом:

– Ма-аш, а кто этот парень? Из какого класса?

И пошло-поехало. Меня просто замучили: кто такой да в каком классе… Невозможно было на перемену выйти! Галка поддела:

– А ты хотела – что? Супермены всем интересны. И покажи его мне наконец-то! Обижусь!

– Только тебе, Галчонок! Бежим! В каком классе – ты знаешь!

Ха! Бежим! Так он прямо и сидит в классе, ждет, когда я покажу его своей лучшей подруге. И вообще он меня не узнал!

Но мы помчались все-таки к девятому «В», пока звонок на урок не прозвенел. Двери в классе раскрыты, видно, что там околачивается два-три человека, а его нет, конечно!

– А он точно в этом классе?

– Точно. Но это – секрет. Помнишь уговор?

– Да помню, помню. Только не помню – зачем…

А другим я стала отвечать, что придумала, что он из нашей школы. Что не знаю, из какой. Не знаю, как звать. Ничего не знаю!!! Все были страшно разочарованы и рассержены.

– За лживую информацию в печати, знаешь, что бывает, Муравская? – спросила меня одна старшеклассница с сильно накрашенными ресницами.

– И что же?

– Сттррашшная казнь! – услышав ее угрожающий вопрос, прошипел проходивший мимо парень из десятого класса.

– На тебя запросто можно в суд подать, – прогнав его взмахами рук, ответила старшеклассница.

– Давай!

– Очень надо с мелюзгой связываться! В руки больше эту газету не возьму! – И девушка отправилась прочь от меня по коридору.

– А я заплачу! – крикнула вслед.

Ну надо же! На меня в суд подавать! С ума сойти можно! Докатилась!

И тут меня как будто что-то ударило. Прямо так, с разгону. Кто-то внутри меня произнес: «Она права! Эта… с накрашенными ресницами!»

«Это почему же?» – засомневалась другая половинка моей души.

«Потому что ты используешь газету в своих корыстных целях!» – сказал внутренний голос.

Как так? Неужели?

Эта мысль остановила меня на пути в класс. Меня бросило в жар. В своих целях? Почему?

Я вспомнила, как сказала белобрысой девчонке из восьмого «В», что ее сломавшийся компьютер – ее личное дело. А разве мои украденные ботинки – не мое личное дело? Сломавшийся комп и украденная обувка – равны! Обувки нет, и комп не работает, то есть его тоже как бы и нет. И значит, написав о своих мокасинах, я написала о личном. Правда, я осудила воришку и похвалила человека, который мне помог. Значит, все же речь не только о башмаках?.. И лживой информации там не было! Ох, как же мне хотелось себя оправдать! Но ведь имени парня я не узнала! И значит, права старшеклассница эта… с ресницами! Все правы! Не узнала имени – не пиши! Я опубликовала заметку для того, чтобы тот парень меня вспомнил! А почему нужно, чтобы вспомнил? Да потому что он мне понравился!

Все это промелькнуло в моей голове за секунду. Я оглянулась. Срочно найти эту старшеклассницу и извиниться. Ведь я ей нагрубила, хотя она на сто процентов права!

Я кинулась назад. Но меня вернул звонок на урок.

Вместе с неприятными последствиями от моей заметки были и приятные. Со мной стали здороваться парни из восьмых, девятых, десятых. И даже из одиннадцатых! А девчонки не здоровались, а просто дружелюбно на меня поглядывали. А наиболее смелые задавали тот же вопрос:

– Кто такой в нашей школе?

Вопрос уже бесил, а Галка смеялась:

– Это бремя славы. – И покровительственно хлопала меня по плечу.

Настроение мое стало подниматься. Я все перемены улыбалась, да и на уроках нет-нет вспомню, как на меня одобрительно смотрят, и улыбнусь. Женя заметила это и сказала прямо на уроке русского:

– Газета понравилась, молодцы, редколлегия. Как хорошо, что ты, Маша, убрала в заметке грубости.

Моя улыбка уползла. Витька Павлухин громко хохотнул. А потом, уже тише, как будто только для себя, произнес:

– Козел – нет, это не грубость. Свинья – тоже. Это просто домашние животные. Хрю-хрю…

Все оживились, захихикали. Женя постучала по столу обратным концом шариковой ручки, призывая класс к тишине. И когда она наступила, послышалось еле слышное блеянье:

– Мэ-э…

Павлуха любит быть в центре внимания.

Все захохотали.

– Павлухин, ты где находишься? – Учительница нахмурилась.

– В классе, – правдиво ответил Витька.

– Вот и веди себя, как в классе, а не как в огороде у бабушки.

– Хрю-хрю… Хрю…шо… То есть хорошо! – Витька смотрел на Женю невинными глазами.

– Вот поэтому, Маша, не нужны провокационные слова в печатном органе. Еще раз говорю – хорошо, что мы их заметили и убрали, – снова повторила классная.

Я покраснела и, уткнувшись в тетрадь, принялась старательно разбирать предложение. Как будто ничего не слышала. Чего Женя так много говорит об этих дурацких грубостях? Да кому бы понравился тот сладкий кисель, который она сварила из моей заметки?

– Ага, ага, заметили и убрали, – тихонько произнес Витька.

Класс меня не выдал, а Женя не поняла. Наверное, думала, что Павлуха читал мой «первый» вариант.

Убью Павлухина на перемене!

Я как раз занималась словесной разборкой с Витькой, когда ко мне приблизилась завуч Тамара Григорьевна.

– Ты ведь Маша Муравская?

– Здравствуйте, я. (Здрям, здрям, – про себя.)