У чуда две стороны

– Здравствуй, Маша Муравская из восьмого «А» класса. Пойдем-ка, девочка, со мной.

У нее был такой важный вид и такая строгая интонация в голосе, что я сразу учуяла недоброе. К тому же она ущипнула меня, сказав «пойдем» и взяв за руку повыше локтя. Я не люблю, когда щиплются! Показала Витьке кулак и тоскливо поволоклась за Тамарой Григорьевной, испытывая огромное желание удрать.

– Садись, – сказала она в своем крохотном, как кубик, кабинете и кивнула на стул сбоку стола. Под стеклом на столе улыбался на фотке толстощекий малыш. Мне он был виден вниз головой. Малыш высунул кончик язычка и сжал в кулак пухлую ручку. Внучок завуча, кто же еще! Такой же строгий!

Тамара Григорьевна положила перед собой свежий номер газеты. Пролистала сшитые степлером страницы и остановилась на «колонке редактора».

Так и знала! Предстояла промывка мозгов.

– Вот что я хочу сказать тебе, Маша Муравская. – Завуч поправила очки и через стекла внимательно поизучала мою физиономию… Что она привязалась к моему имени и фамилии: Маша Муравская, Маша Муравская… да знаю я, что я – Муравская! – То, что ты написала заметку в школьную газету, это похвально. Но, Маша, как же ты забыла про русский язык! – Завуч смотрела на меня со вселенским укором. – Его нельзя захламлять словами подобно «свинья»… – Снова укор в глазах… – У тебя и похуже там есть словечки!.. А ведь между тем ты – не только автор, но и главный редактор! Разве так можно?

Я молча смотрела в окно. Там качал ветками осенний тополь. Один-единственный сухой лист, как тряпочка, кивал мне головой.

– В конце концов, ты же девочка… Должна понимать… Не надо коверкать великий язык. Многие сейчас, к сожалению, курят, пьют пиво и употребляют вот такие словечки.

– Я не курю. И не пью.

– Знаю-знаю! Но вот после употребления таких слов – следующая очередь за куревом и алкоголем. Берегись, Маша Муравская!

Я хмыкнула, дернула плечом. Глупости. Мне совсем даже курить не нравится. А уж пить… вообще противно!

– И кто же этот рыцарь? – спросила вдруг Тамара Григорьевна.

О, и она туда же! Переменив тему, она сразу изменилась в лице. Его украсила улыбка. Вокруг глаз заиграли лучики. Она стала такой симпатичной, такой милой! Почему взрослые редко улыбаются? Им это так к лицу!

Вот что значит – тайна. Всем хочется ее раскрыть. И мне еще более захотелось ее сохранить.

– Я не знаю.

– Как не знаешь? Ты что, слукавила? – Улыбка завуча пропала. Тамара Григорьевна снова стала строгой. Ужасно строгой! Просто недоступной. Сняла очки так резко, как будто приготовилась ими в меня запустить.

– Я не знаю, как его звать, – заторопилась я. – Он новенький. В девятом «В» учится.

– Хорошо, я посмотрю, кто пришел в этот класс. Молодец, хороший парень. Дружи с таким. Хотя дружить с мальчиками тебе еще о-очень рано… – Тамара Григорьевна задумалась и поболтала в воздухе очками за дужку. – Но я удивлена, Маша Муравская, как твою заметку пропустила учительница! Ведь ваш классный руководитель – литератор! Ли-те-ра-тор! – произнося последнее слово, Тамара Григорьевна постукивала кончиками пальцев о край стола, словно вбивала туда отдельные слоги.

– Она не пропускала, – призналась я, покраснев, – она велела мне исправить, но я не послушалась.

– Как так? – недоуменная пауза. – Ведь ты – редактор газеты! Ты не понимаешь всей ответственности, Маша Муравская! Пресса, даже школьная, это очень серьезно! Это идеология, в конце-то концов!

Она устало вздохнула. Записала что-то себе на листок и подняла на меня усталые, в морщинках, которые перестали быть «лучиками», глаза.

– Хорошо, иди, я поговорю с Евгенией Львовной.

Я вышла, кривя губы. Мне было плохо, оттого, что теперь еще и Жене попадет! Влипла я с этой заметкой! И все из-за того, чтобы он, Лиам, прочитал! Интересно – прочитал? Неужели все – впустую?

Но если бы я поместила в колонку редактора заметку, исправленную классной, тогда бы точно никто не прочел. А если бы прочел, внимания бы не обратил! От такой тоски умерли бы последние осенние мухи.

Назавтра со мной беседовала Женя: я ее подвела! Почему не послушалась! А она мне так доверяла! Больше, чем всем другим! Я потеряла ее доверие навсегда! Теперь я не могу быть редактором! Меня придется переизбрать! Тамара Григорьевна об этом просила! И она, Евгения Львовна, согласна!

Я кривилась. Переизбрать? Да и слава богу! Пусть переизбирают! Мне будет легче!

Но в душе я сокрушалась. Если честно, мне понравилось быть редактором и корреспондентом в одном лице, понравилось собирать материал, общаться со старшеклассниками. Ничего, никто не съел меня в чужих классах! Я даже маме похвасталась своим твердым решением поступать в университет на факультет журналистики после школы. Мама одобрила:

– Тогда ты точно не останешься без работы, Машуль. Журналисты всегда востребованы.

И вот – все летит в тартарары. Снова облом.