Был первый день зимы. Воздух прозрачен, прихваченная легким морозцем земля покрыта тонким слоем снега.
Возле церкви стали собираться мужчины, торжественные, в высоких старомодных цилиндрах. Они шептались, сбившись в кучки, и по очереди подходили и заглядывали в могильную яму, вырытую у самой стены.
В церкви несколько женщин бесшумно расхаживали вокруг гроба и поправляли венки, а дьячок и старушка Иенсен раскладывали на пюпитрах тексты псалмов.
Наконец все было готово.
– И над могилой семьсот пятьдесят третий псалом, – сказала старушка Иенсен.
По случаю «печального события» старушка Иенсен стала чем-то вроде распорядителя. Она с первой минуты взяла усопшую на свое попечение и дома и в церкви. В связи с трауром «институт» был распущен на «осенние каникулы».
Фрекен Иенсен оглядела убранство церкви и подошла к гробу вместе с дьячком: с хоров правильными полукружиями свисали гирлянды, над свечами в алтаре двумя колбасами тянулся траурный креп.
– Прекраснейший вышел гроб по зимнему времени, – сказал дьячок.
Они стали рассматривать венки.
– Красиво плетут венки на мельнице, – сказала фрекен Иенсен.
– Не то что
– Еще бы, – подтвердила фрекен Иенсен, – тут ведь никакого «интереса» нет.
Фрекен Иенсен отошла на несколько шагов и окинула гроб испытующим взглядом.
– Да, – сказала она, – хорошо, что мы выбрали дубовый.
– Позволю себе заметить, и для покойника оно опрятнее, – сказал дьячок.
Зазвонили колокола, фрекен Иенсен вышла из церкви на кладбище. Она здоровалась с отцами своих учениц и одновременно подсчитывала присутствующих.
Пришел Бай в сопровождении двух муг&чин в теплых гамашах; все приподняли шляпы. Старушка Иенсен пожала Баю руку в часовне.
Когда все заняли в церкви свои места, появилось семейство Абель. Шествие возглавляла вдова– по ней было видно, что она одевалась второпях. Оба «птенчика» были в траурных вуалях, точно вдовы.
Луиса-Старшенькая возложила на гроб крест, сплетенный из плюща.
Агнес сидела рядом с пастором. Она не слышала пения и не открывала своего псалтыря. Она сидела и смотрела сквозь слезы на гроб, в котором покоилась ее «прелесть».
Пение стихло. Старый пастор встал и вышел вперед.
Когда Бай увидел, что пастор стоит, сложив руки, у гроба, он заплакал навзрыд.
Старый пастор безмолвно ждал, устремив глаза на гроб. Потом заговорил, почти не повышая голоса. Через окна хоров на гроб и венки струилось зимнее солнце.
Старый пастор говорил о тихих душах в земной юдоли.
Она была тихой– и тихо прожила свою жизнь. Всемогущий Господь, который ведает своих избранников, даровал ей счастливую жизнь с добрым супругом и в неизреченной милости своей ниспослал ей мирную кончину. Да приимет душу ее он, единственный, кому ведомы помыслы и сердца наши, да ниспошлет утешение– он, единственный утешитель наш, тем, кто ныне скорбит о ней.
Аминь.
Старый Линде умолк. Стало совсем тихо.
Вошли носильщики с дьячком и фрекен Иенсен; старушка начала убирать с гроба венки.
Все встали и смотрели вслед гробу, который выносили из церкви под звуки свадебного псалма:
Агнес неотрывно смотрела вслед гробу. В распахнутые двери церкви заглядывал солнечный день.
Подошли к могиле. Гроб покачивался на руках у мужчин, конец веревки выскользнул из рук могильщика и упал на дно ямы.
Все ждали, пока поймают веревку и перекинут ее вокруг гроба…
Бай схватился за какой-то куст, точно собирался его сломать, веревка натянулась, гроб подтолкнули и стали опускать вниз.
Агнес закрыла глаза.
– Ну, ну, зять. – Гамаши с двух сторон поддерживали рыдающего Бая.
Пение смолкло. Все затихло, над обнаженными головами ни звука, ни ветерка.
Горсть песка тяжело упала на гроб из дрожащих рук старого Линде.
Все было кончено. Гамаши пожимали руки и благодарили «за сердечное участие».
Госпояса Абель остановила их у ворот ограды. Она приготовила скромное угощение для Бая и его шуринов.
Без всяких церемоний, запросто – чтобы не сидеть вам дома одним…
Фру Абель промокнула слезы.
– Тот, кто сам познал, что такое утрата… – сказала она. Толпа разошлась.
Агнес осталась у могилы одна. Она смотрела в яму на гроб, на венки, присыпанные песком…