У друкарей и скоморохов

— Ты, как я понял, парень головастый. Знаешь, небось, что рядом с богатым дураком люди разумные могут жить, и жить неплохо. Всё у нас есть, слава богу, только скука зелёная нам, медведям лесным, да ещё с таким господином… Потешьте нас, лучших людей, да и чёрных мужиков заодно.

Бажен молча поднял правую руку чуть ли не к носу мужика и потер большим пальцем об указательный.

— Вот, здесь полтина денег, — кивнул мужик. — И накормим, и напоим, как ведётся. Только не в деревне, знамо дело, а с той стороны леса, на поляне. Там сенник, там и заночуете. Барин теперь целую ночь станет молиться, победу праздновать… Тем летом на ржаной сноп ведьму на костре сжег, так неделю потом этак праздновал, чуть не преставился… Вы нам позабористей там, посолонее.

— Понятно. А как нам ловчей туда доехать?

— Вожа дам. Гей, Луковка! Так у сенника.

На место растворившегося в сумерках толстяка выдвинулся из кустов паренёк в длинной холщевой рубахе, босой. Смотрел он на весёлых счастливо и испуганно.

— В первый раз игрецов вижу…

— Скажи лучше, чего принес? — спросил нетерпеливо Томилка, тонким пальцем указывая на берестяной короб и кувшин у ног парня.

— Это вам на перехватку пирогов и пива, от ключника. А то у них глотки пересохнут, говорит.

— Мудро говорит. Садись с нами, — приказал Бажен.

— Благодарствую, сыт.

— До трех раз приглашать некогда, сами в миг подметем… Вот так-то лучше. Михайло Иваныч, угостись!

Деревенский замер с куском пирога во рту, глядя, как подобревший Мишка тянет пиво из оловянной братины. Скоморохи дружно жевали. Наконец, Бажен встал и отряхнулся.

— Полегчало, братцы? Веди, пора.

— Нечего тут вести, господа скоморохи… Налево вдоль леса, по просёлку, и там… А в нём, в Мишке, не человек ли сидит?

— А ты подойди да сам пощупай!

— Ну-ну…

— Что ж, ваш ключник всегда такой ласковый? — небрежно, уже на ходу, осведомился Бажен.

— Матюшка-то? Змей он лютый, хуже барина. Выколачивает с мужиков и на господина, и на себя. И тиун такая же собака, дружки они… Тиун Петьку Бособрода за малость такую — соху тот на пахоте сломал — до полусмерти засёк. Петька сбежал, стал разбойником, придет сюда с ватагой — отольются кошке мышкины слезы!

— То ли ты, брат, пьян, то ли смел…

— Чего? А… Кого мне — вас ли, игрецов, бояться-то? Разве не вас сегодня барин собаками травил?

— Так, так… Видишь, Вася, с каким храбрецом нас судьба свела? Ну, прямо тебе могучий богатырь Алеша Попович! Вася, ты сегодня споёшь, выбирай, что желаешь. Не все тебе Голуба чистить да козою вертеться.

— Боязно, Баженко…

— Сором тебе, парень вон своего барина не боится… А с чего барин твой свихнулся — али всегда таким был?

— Свихнулся. Про то лучше бы старики рассказали…

— Некогда нам стариков ваших расспрашивать, валяй сам.

— Господа наши в старопрежние времена всегда на Москве жили. А как началось царствование Дмитрия Ивановича…

— Гришки-расстрижки, что ли? — повернулся к мальцу Бажен.

— Кому Гришка, а нашим дедам — царь Дмитрей, они за него воевать ходили, — с комической серьезностью произнес Луковка, и Васка догадался, что тот повторяет затверженное от старших. — Я, правда, сам смекаю, что на настоящего царевича он не тянул: такую змею, как наш барин, на груди пригрел! Князь Петр Семенович был тогда молодой, так царь Дмитрей его за красоту, тьфу, полюбил и сделал, как это, своим коровчим…

— Ох, уморил! Кравчим, наверно… А ты, небось, думаешь, что он царских коров гонял?

— А что? Ежели есть такие бояре, что сапоги с царя стягивают и тем живут (да столь сладко живут, как нашему мужику и не снилось), то отчего ж… А боярин наш крепко возвеличился, даже песню поносную сложил, говорят, про Московское государство…

— Песню? — хмыкнул Бажен.

— Ну да, сложил да ещё и на бумаге написал… Потом полякам, дружкам своим, на посмех читал. А как смута поутихла, взяли его, голубчика, и в монастырь на смирение. Вот там он за десять лет и досмирялся… Теперь всё с бесами воюет. А вот и сенник. Общество уже в сборе.

У овина горел костер. Перед ним восседал на сене давешний ключник, чуть позади — ещё трое; по одежде судя, были это богатые мужики. Остальные зрители стояли за их спинами полукругом, мальчишки спереди.

— А своих девок и баб куда подевали?

— У нас в Хворостиновке того в заводе нет, чтобы баб на игрища пускать, — пояснил нехотя ключник. — Поглядит баба на медведя — мохнатку ещё родит…

Бажен хохотнул коротко, приладил волынку, вышел вперед и поскакал вокруг костра, дудя превесело…

Они уже заканчивали, уже Васка, весь в поту, счастливый тем, что испытание позади — отпел свое и отплясал, и мающийся, что скажет о нём атаман, уже снимал он с себя потешное, уже Томилка, успевший снова проголодаться, свирепо поглядывал на большую корзину с закуской, стоящую возле богатих мужиков, когда представление прервалось.

Из кустов выскочил вдруг сам господин князь и, подпрыгнув точь-в-точь, как днём, завопил:

— Снова они тут, исчадия Сатаны! И мои холопы тут! Измена! Уж подписали на себя кабалы врагу рода человеческого! И крови своей холопской не пожалели! Засеку!