У друкарей и скоморохов

— Слышь, дядя, чем кричать, шёл бы своей дорогою… Филя, как там по весу — гуще вышло, чем вчера?

— Звенець-то звениць, Баженко…

— Ох, ну до чего ж я люблю игрецов, гудцов, свирельников! Сам игрец, в литавры…

— Ребята, кто видел, дядя этот пожаловал ли нас, подарил ли хотя полушкою?

— Я видел, — мрачно отозвался Томилка. — Не меньше алтына сыпанул.

— Так… Пошли с нами, дядя, угостим и мы тебя обедом — да вот и наше пристанище!

Постоялый двор, украшенный шестом с пучком соломы наверху, грязный и тесный, имел, однако, перед всеми прочими важное преимущество: Аграфена, молодая жена хозяина, оказалась прирожденной стряпухой и не успела ещё научиться, подавляя в себе высокий дар, кормить постояльцев скупо и невкусно.

— Аграфенюшка, радость ты наша, что есть в печи, на стол мечи! Утомились мы, спины наломали, как на жатве.

Аграфена, зарумянившись, стукнула об стол горшком со щами и метнулась за хлебом. Бубенист оглядел её с головы до ног и одобрительно промычал.

— Уж притомились… Тоже мне работнички. Сказано ведь: плясать — не пахать… — заворчала молодка, возвратившись к ватаге. Ворчала она, потому что с тревогою следила за Баженом: наскоро перекрестившись, он уже подносил ложку к губам.

— Хоть голову на плаху — таких щец и сам царь не едал! Вечно, братцы, будем зыбковские щи вспоминать, — зачастил атаман.

Когда хозяйка, довольная, вышла, положил Бажен ложку, и на лицо его легла тень.

— А ты хлебай, дядя, хлебай… Ребятки, бабье дето на исходе, зима на носу. Пора нам подумать, как дальше быть. Что скажешь, Филя?

— Ребята, поедемте ко мне, к Андрюше Бубенисту! Эх, барана заколю, пива наварю!

— Нa Свенскую ярмарку да и домув! Цто ж ещё!

— А ты что скажешь, друг Томилка?

— Мы с тобою, атаман, люди вольные, нам торопиться некуда… Что задумал?

— Да вот что… Ох, а ты, Вася, как думаешь?

— Что мне думать, тут и постарше меня есть. Только вот обещал ты, что на Украину пойдем, родичей моих поискать можно будет…

— Видишь, не пошли, А я, знаешь ли, к тому и веду! Хочу я, ребята, зазимовать здесь или к польскому рубежу поближе, а весною пораньше, хотя и на Евдокию-плющиху, махнуть на Новгородок Северский да на Киев, а там успеем на ярославскую ярмарку и во Львов!

— Цто за шутки! Мои детки от голодухи помруць!

— Тихо, Филя, тихо! Давайте обсудим, вместе подумаем; дело того стоит, дельце-то, Филя, дородно… На постоялом дворе зазимовав, проедимся и в долги залезем, а чем станем боярину платить?

— Вот я и говорю: подумаем, ребята… Заработали мы мало, вот что.

— Это вы-то, весёлые, мало заработали? Да сегодня только, на моих глазах, сколько ваш зверь в его вот шапку собрал! Ох, не буду я Андрюша Бубенист…

— А ну-ка, Филя, — отодвинул Бажен в сторону горшок. — Вываливай сегодняшнюю выручку! Ты тоже погляди, Васка, тебе полезно.

Явившуюся на столешнице кучку серебра атаман разделил надвое.

— Гляди, дядя. Это — ватаге, а это — в оброк боярину. Уразумел? Теперь нашу горсть ещё пополам — это вот на зиму, когда бродить нельзя будет…

Васка знал уже, что скоморохи и зимою найдут, чем прокормиться, но и он, как завороженный, уставился на быстро тающую кучку.

— Вот это нашей разлюбезной Фене, зажитое да за овес Голубу, а это — на дорогу, пока до следующего места доберемся. Согласен, Андрюша? А вот и заработок! — Бажен ловко разделил остаток на пять равных долей и придвинул ближнюю Бубенисту. — Держи свой алтын.

— Ловко. Однако мне за что?

— А чтобы ты скорей смекнул, сколь наше ремесло доходно. Может, к нам в товарищи пойдешь?

— Не идти на Москву — боярина сердить, — процедил Томилка и, отводя глаза от Бубениста, сгреб все кучки в одну. — Или ты совсем сбежать задумал, атаман?

— Нет, Томилка, нет. Послушаем Филю.

— Мы, браццы, с Мишкой пойдем, нам нельзя не идци — домув надо.

— Тогда слушайте меня. Пусть Филя оставит Мишку…

— Голодом зверя замориць?! Не дам.

— Пусть Филя возьмет с собою Мишку, отнесет за ватагу оброк и идет к жёнке! А мы посмотрим… Чему радуешься, Васка?

— Ты ж всё на свете понимаешь, Баженко, так и это поймешь…

— Ага. Чего ж тут и смекать? Рад, что к благодетелю своему на расправу пока не попадешь и что к Киеву будешь поближе. Угадал?… Только чур, Филя, пойдешь после Свенской ярмарки.

— Ладно, пусците только домув.

— Теперь решить токмо, где перезимуем… A чего гадать, вот у Аграфенюшки! Старого мужа прогоним, из ватаги кого-нибудь на красавице подженим да здесь и зазимуем.

Аграфена раскрыла рот и чуть не уронила с рогача горшок с завлекательно дымящейся кашей.

— Ой, глядите, ребята, уже поверила, уж выбирает!

После обеда, пристроив задрёмывающего Андрюшу Бубениста на лавке, Бакен позвал Васку во двор.

— Пошли разгуляемся. Поговорить надо. Хочу с тобою кое о чём посоветоваться.

Ярмарка притихла, и пыль над нею осела немного. Почти все возы были уже завязаны, под ними спали хозяева, иные кормили коней. Только гончары маялись ещё подле своих горшков, да какие-то два мужика никак не могли выбрать дугу у куняющего уже белоруса. Между возами бродили не покупатели — зеваки.