У.е. Откровенный роман...

Я послушно поднял ноги, он затянул их таким же капроновым тросом.

Потом липкой лентой заклеил мне рот от уха до уха. И сказал куда-то в микрофон, спрятанный у воротника:

– Первый готов. Давайте остальных. – Только после этого он облегченно выдохнул, включил свет, отбросил ногой пустую бутылку «Hennessy» и презрительно добавил уже для меня: – А еще полковник, блин! Вот почему мы в Чечне столько мудохаемся!

Отвечать было нечем – рот был залеплен. К тому же наверху уже раздался шум, испуганный вскрик Полины и мужские голоса:

– Лежать! Не двигаться! Don't move!.. Так, одевайтесь!..

Через минуту еще два Сталлоне притащили в бэйсмент полуодетых Глена и Полину с залепленными ртами. Их руки были связаны такими же, как у меня, капроновыми тросами. Сталлоне, который брал меня, снова доложил в микрофон:

– Первый! Первый! Я второй! Все в порядке: взрослые в подвале, а пацан дохнул хлороформ и спит. Можете заходить. Прием.

Но на «прием» никто не вышел, а вместо этого по потолку прошумели быстрые шаги, и в бэйсмент спустились Харунов и Банников. Банников с ходу врезал Глену кулаком по лицу так, что Глен, связанный, опрокинулся на спину, и Банников стал бить его, лежачего, ногами, крича по-русски и по-английски:

– Сука! Сволочь! Бабу мою захотел? I'll kill you! Убью гада!..

Это был хороший спектакль – Харунов и трое Сталлоне дали Рыжему минуту на избиение Глена, а затем оттащили в сторону, но Банников все рвался у них из рук, крича, что все равно убьет этого гребаного американца.

Потом настала моя очередь, но уже без всякого спектакля, всерьез. Харунов подошел ко мне и сказал негромко:

– Где документы с анализами?

Я молчал.

Он ударил кулаком, это был мощный удар, от которого я тоже грохнулся на пол вместе со стулом, но и падая, я уже понял, что все идет правильно, убивать меня они пока не будут.

Двое Сталлоне подхватили меня с пола вместе со стулом, вернули в вертикальное положение.

Харунов повторил:

– Где анализы?

Я молчал, видя перед собой испуганные и недоумевающие глаза Полины.

Новый удар кулаком разбил мне нос, кровь брызнула на ковер, но упасть мне уже не дали – все те же двое Сталлоне теперь держали меня, прижимая к стулу.

– Ну? – сказал Харунов. – Убить тебя? Я же убью, ты меня знаешь.

Я молчал, глядя Полине в глаза. Она ничего не понимала, я для нее был одним из них, и вдруг… Когда Харунов хрястнул меня в третий раз, она дернулась, но ее держал тот Сталлоне, который брал меня. Он чуть подтянул ее сзади за связанные руки, и она тут же задохнулась от боли в плечах и лопатках.

Четвертый удар Харунова был уже такой силы, что у меня что-то хрустнуло в затылке и сознание отключилось. А когда включилось, я услышал:

– Дурак, лучше говори! Я рукой кирпичи разбиваю. Где анализы?

Я опять посмотрел на Полину. Теперь она уже не дергалась, теперь по ее щекам текли слезы. Слезы из ее зеленых глаз, которые я так люблю.

Харунов достал финский нож, нажал кнопку, и лезвие выскочило в миллиметре от моего левого глаза.

– Ну? – сказал Харунов.

Я знал, что он не шутит, и показал глазами под потолок на решетку кондиционера.

– То-то! – удовлетворенно сказал Харунов, подошел к решетке и ножом сковырнул ее.

Однако его роста не хватало, и он глазами показал Банникову на отверстие воздушного желоба.

Рыжий, проявляя рвение, охотно бросился выполнять приказ. Я следил за ним, наступал первый «момент истины». Рыжий сунул руку в желоб и торжествующе достал сначала пистолет Глена, осмотрел его и, презрительно хмыкнув: «Блин, разряжен!», швырнул в сторону. Затем настала очередь моей заветной папки. Рыжий открыл ее, в ней были гамбургские анализы с немецкими печатями и еще один тоненький и запечатанный полиэтиленовый конверт-папка, прибывший накануне из Москвы экспресс-почтой «DHL». Банников вскрыл его и достал содержимое – продолговатый американский белый конверт с тиснением «Bank of New York» и в нем сложенный втрое лист с английским текстом, написанным от руки.

Я невольно еще раз глянул на часы.

Было 4.42 утра, отсчет времени работы «гарантийного письма» начался.

А Банников, держа в руках этот листок, изумленно уставился на него:

– Что это?

– Что там? – спросил Харунов, подходя к нему.

И вдруг до Рыжего дошло.

– Ах ты, сука!.. – замахнулся он на меня, но Харунов остановил его:

– Подожди! – и забрал у него этот листок. – Что это?

– Номера счетов! Кожлаевских! – воскликнул Банников.

Действительно, на листке округлым женским почерком было написано по-английски: