У городских ворот

— Сегодняшняя московская, — сказал он. — Посмотрим, что пишут.

Пока он читал международные известия, я лениво скользнул глазами по строчкам четвертой страницы, прочел, что в Ломже развернулось большое строительство, и потянул Николая за рукав. Он кивнул головой:

— Пойдем, ничего интересного.

Он снова обнял меня, и мы зашагали, напевая:

В этом доме издавна
Доживал свой век
Маленький и слабенький,
Старый человек.

Мы вышли на Ремесленную, и вдали показался наш дом.

— Слушай, Коля, — сказал я, немного смущаясь, — давай сегодня вечером напишем Ольге письмо.

— Решено, — сказал Николай. — Пишем и поздравляем с законным браком.

Он оглянулся, на улице никого не было. Быстро наклонившись, он обхватил мои колени, одним движением подсадил меня к себе на плечо и опять запел:

Вечерами длинными,
С важностью в лице,
Он любил посиживать
На кривом крыльце.

Сидя на широком его плече, рукой держась за его голову, я продолжал песню:

Мимо шли прохожие,
Псы брехали вздор,
На соседней улице
Пел печально хор.

Я соскочил с его плеча. Мы были уже у наших дверей. Коля поднял руку и три раза отчетливо постучал. Нам открыла мать.

— Наконец-то! — сказала она. — Куда вы исчезли?

У нее было очень взволнованное лицо.

— Что случилось? — спросил Николай.

— Война, — сказала мать. — Немцы на нас напали.

Война в тишине

Когда я вспоминаю первые месяцы войны, перед моими глазами встает наш город, ничуть внешне не изменившийся, наш дом, такой же, каким он был всегда. Утром начинает возиться мать. Мужчины идут на работу. Вечером пьем чай, тикают часы на стене, — внешне никакого отличия от мирного времени. И тем не менее я до сих пор помню то чувство мучительной, бесконечной тоски, которое не отпускало меня ни на одну минуту.

Прежде всего вспоминаю я тишину. Она звучит день и ночь, монотонная, как звон в ушах, неумолкающая и бесконечная. Отчего происходило это странное чувство тишины?

В нашей жизни многое изменилось. Работы стало неизмеримо больше, и мужчины приходили поздно и очень усталые. По вечерам мимо окон маршировали отряды всевобуча, и в рядах можно было увидеть почтенного бухгалтера в пенсне, у которого на плече висела винтовка, а к поясу был привязан заслуженный канцелярский портфель.

Конечно, обыкновенные житейские дела, казавшиеся недавно очень важными, — быт, квартира, отпуск, покупка костюма, — вдруг стали казаться нелепостью и ерундой.

Конечно, за каждой фразой, даже за каждой веселой шуткой невидимо стояла тема войны. Завод наш бронировал своих рабочих, и от нас сравнительно мало людей ушло на фронт. Но все-таки и у нас были прощанья и проводы, и пожеланья победы, и тоска родных по ушедшим.

Но наряду с этим торговали магазины, лодочная станция на озере выдавала напрокат лодки, и юноши в белых рубашках катали в сумерки девушек по гладкой озерной воде. Утром по улицам толпами шли рабочие, торопясь на завод. По ночам над рекой играли гармонисты и девушки пели приглушенными чистыми голосами грустные, протяжные песни.

И странным казалось именно это, — то, что не изменилось. Все перемены казались естественными, мы ждали их и не замечали, а то, что внешне осталось прежним, резало глаз, казалось странным и удивительным, запоминалось. Внутренним слухом слышали мы рев и скрежет грандиозных танковых битв, оглушительный гул эскадрилий, непрестанное уханье артиллерии. И по контрасту с этой, ясно нами ощущавшейся, какофонией тишина, царившая в нашем городе, казалась противоестественной, навязчивой, непереносимой.

Утро начиналось курантами. Они звучали в репродукторе спокойно и монотонно, и в квартире была мертвая тишина. Я приоткрывал глаза. Уже совсем светло. Николай лежит, вытянувшись на постели. В соседней комнате ровно дышат отец и мать. В комнате деда не слышно храпа, можно догадаться, что дед не спит. Да и все лежат слишком тихо, слишком неслышно дыша. Но вот куранты кончили бить. Пауза. «Внимание! Говорит Москва». И вот диктор, начинает очередную сводку:

… заняты Кольно, Ломжа и Брест…

Ломжа! Та самая Ломжа, в которой развернулось большое строительство, восстановлены больница, поликлиника и средняя школа. Когда я читал об этом? Неужели только позавчера? Господи, как это было давно!

…Бои за Гродно, Кобрин, Вильно, Каунас…

Никто не шелохнется. Как тихо у нас в квартире!

…переправится на северный берег Западной Двины…

Все делают вид, что спят. В спящей квартире звучит подчеркнуто равнодушный голос диктора.

…С утра 5 июля на Островском направлении наши войска перешли в наступление…

Тихо, тихо в комнате. Только чуть-чуть шевельнул рукой Николай. Не выдержал все-таки.