У истоков Броукри (СИ)

Наконец, оказываюсь внутри. Вздыхаю и наслаждаюсь тишиной. Мои туфли стучат о мраморный пол, сводчатые потолки сверкают в лучах раннего солнца, которое освещает фрески удивительной красоты. В стенах университета я ощущаю себя мелкой песчинкой в огромном мире, полном загадок и тайн. По коридорам витает запах знаний. Никто никогда меня не понимает, но я точно знаю, как пахнет учеба. Она пахнет новыми или же старыми книгами, она пахнет деревянными шкафами, карандашной стружкой и чернилами. Никто не смог бы описать свои чувства, который он испытывает, когда поднимается по широким лестницам, касается пальцами гладких, немного стертых перил. А я могу. В моей груди не просто становится тепло, там взрывается пламя, которое заставляет меня чувствовать себя живой. Здесь я — не тень. Книги всегда примут, независимо от того, какой ты человек, что ты любишь, и где живешь. Для книг — все равны, и любой способен окунуться в мир науки или литературы, оказаться посреди географических карт или углубиться в изучение своих же клеток. Ведь учеба — это квест, который должен пройти каждый. Повсюду разбросаны подсказки, на книжных полках есть ответы, тебе остается только носиться по этажам и не терять ни минуты, поглощая все больше и больше.

— Мисс де Веро! Почему вы не на улице?

Я оборачиваюсь и вижу профессора Клевера по естественным наукам. Это немножко полноватый и неуклюжий мужчина с широкими ладонями и толстыми пальцами. Никто не любит его лекции, потому что он эмоционально объясняет темы и потому плюется на тех несчастных, что сидят впереди. Приходится садиться на задние парты, но места хватает не всем. В итоге перед началом каждой пары у его кабинета толпится целая очередь. Клевер же считает, что дело в его необычайном таланте, как учителя.

— Я решила, что встречающих и так много, — подрагиваю губами.

— Тогда, полагаю, вы направляетесь в кафедральный зал.

— Да.

— Не буду вас задерживать! И жду на своих лекциях.

Непременно! Лишь бы только не в первом ряду. Я проворачиваюсь на носках и иду в сторону главного холла, где так же светло, как и на улице, благодаря огромным окнам во всю стену. Меня ослепляют утренние лучи. Я прикрываю пальцами глаза и выдыхаю, как никогда ощущая себя отчужденной. Пустота такая родная, но даже родственники могут и умеют обижать. Уж я-то знаю. В такой тишине и любимые стены становятся клеткой.

Прихожу в зал, где растянуты в ряд кресла с красными, мягкими спинками. Выбор у меня огромный, и я долго вожу взглядом по местам, решая, куда же мне приземлиться. В итоге я останавливаюсь на самом дальнем ряду, в углу. Сажусь и лихо водружаю руки на подлокотники, спустившись по креслу, как по горке. Что ж, когда-нибудь зал заполнится, и я перестану чувствовать себя глупо.

Проходит минут двадцать, когда первый студент заходит в зал. Еще через десять или пятнадцать минут не остается ни одного свободного места. Лиз находит меня с легкостью, ведь знает, как я люблю прятаться в углу. Подруга бледна, то ли от ужаса, то ли от шока, и мне становится не по себе. Я выпрямляюсь.

— Что случилось?

— Они приехали.

— И что? — не понимаю я. — Мы и так знали об этом.

— Просто они совсем не такие. Они…, - Лиз моргает пару раз и смотрит на меня, вне себя от удивления, — я уронила книги, когда поднималась по ступеням. Один из них вдруг остановился и помог мне.

Я почему-то усмехаюсь, прикрыв пальцами губы.

— И теперь ты в шоке, — шепчу я, таинственным голосом, — какой кошмар! Нужно как можно скорее найти его и наказать, ведь дикари не должны быть воспитанными.

— Не смешно, Дор.

— Это глупо. Я же говорила, что за стеной живут нормальные люди.

Подруга не отвечает. В ее голове крутятся винтики, и она с ужасом глядит на сцену, не представляя, как ей теперь себя вести, и что думать. Наверняка, в похожем состоянии находится большая часть зала: как смириться с тем, что все, о чем нам рассказывали было полной ложью? Мы собирались вгрызться зубами в глотки чудовищ, но вдруг оказалось, что никаких чудовищ нет, кроме тех, что глядят на нас в отражении.

На сцену поднимается Миссис Обервилль. Ее семья построила этот университет еще задолго до моего рождения, и теперь управляющее кресло передается по наследству, как и огромное состояние в Центральном Банке. На ней белый, строгий костюм. Волосы черные и подобранные вверх. Она сцепляет перед собой руки и, выпрямив спину, улыбнувшись в своем стиле — холодно и фальшиво, провозглашает:

— Добро пожаловать.

Зал взрывается аплодисментами. Лиз, наконец, отмирает и тоже похлопывает в такт всеобщему ритму. У нее плохо получается.

— Прекрати так переживать, — шепчу я, в то время как Вилли — так все ее называют за спиной — тянет нудную речь. Подруга кусает губы. — Ничего ведь не произошло.

— Я просто не могу прийти в себя.

— Ради Бога, Лиз. Было бы из-за чего волноваться.

— Тебе легко говорить, — раздражается она, — ты ведь любишь этих зверушек!

— Не называй их так, пожалуйста. Иначе я тебя ударю.

— Ладно-ладно, прости.

— Лучше слушай Вилли. Она распинается, а ты в облаках витаешь.