У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768 — 1783 гг.)

Но и здесь не обошлось без проблем. Для всего турецкого флота надлежало иметь 10 тыс. матросов, а налицо было только три тысячи. Порта обещала добровольцам платить по 60 пиастров за кампанию, но охотников не явилось. С азиатских пристаней удалось на отходящие пять кораблей старым турецким способом (насильно) набрать тысячу человек.

И здесь из Крыма прибыл турецкий шкипер, который сообщил Порте, что Шагин-Гирей отрекся от ханства, а на его место возведен его брат Батыр-Гирей. Порта, зная, насколько Батыр-Гирей неприемлем для России, приняла эту новость за ложь. Но с этого дня город стал наполняться слухами о войне, что россияне и австрийцы скоро нападут на турецкую империю со всех сторон. И дабы прояснить ситуацию, капитан-паша отправил в Черное море свою яхту, а находившегося при нем Реиз Яталлы Хаджи Мегмета — шпионом в Крым.

Между тем, к концу мая пришли очередные сообщения из Крыма о том, что там всем управляет российский генерал, при котором находится Шагин-Гирей, что татары в смущении. Порта пришла в полное недоумение. Не имея достоверных сведений из Крыма и официальной информации от российской стороны, Турция не могла предъявить претензий.

Тем временем Шагин-Гирей, без тени сомнения в своих поступках, 28 июня сам направил Порте сообщение о преобразованиях в Крыму. Его известие, хотя и ожидалось, тем не менее, не на шутку растревожило сераль. Ситуация усугубилась и тем, что именно в это время среди христианского населения начала ходить старинная книга «Агафангелос», наделавшая много шума в прошлую войну. Написанная «тайным слогом»,-она пророчествовала о скором падении Османской империи, а потому под страхом смерти была запрещена. Запрещалось не только ее иметь, но даже говорить о ней.

В создавшихся обстоятельствах Порта немедля обратилась к своим давним друзьям, Франции и Испании, надеясь на их поддержку. И не ошиблась.

Резче всех протестовала Франция. Так, глава французского внешнеполитического ведомства Вержен в ответ на объяснение российскими дипломатами И.С. Барятинским и А.И. Морковым действий России в 1783 г. в Крыму заявил им в ответ: «Ведаете ли вы, что из Кафы и из Балаклавы в Царьград суда часто приходят за тридцать шесть часов? Уже потому таковое соседство не может быть сходственно с их интересами».^{1633} Далее Версаль начал распускать слухи о посылке своего флота на помощь туркам, провел военные демонстрации на границах Австрийских Нидерландов, активно толкал на противодействие России Пруссию и Швецию и, наконец, доказывал туркам, что война теперь с Россией неизбежна. Более того, И.С. Барятинский докладывал в ответ на информацию о планах Петербурга перебросить Балтийскую эскадру в Архипелаг, что испанский посол в Париже шевалье Чередиа, сказал ему, намекая на союзнические отношения между Испанией и Францией: «…Я не думаю, чтоб мы пропустили в Архипелаг российскую эскадру», как это было в 1770 г.^{1634}

Здесь, правда, следует отметить, что Петербург не очень-то опасался французских угроз, найдя средство противодействия: «Одних угроз его (Версальского двора. — Авт.) будет, конечно, не довольно к удержанию Нас от посылки из Балтийских Портов флота Нашего в неприятельские воды, — писала Екатерина II российскому послу в Париже И.С. Барятинскому в 1783 г., — а насильственное оного с пути обращение вспять немногую туркам пользу даст, ибо чувствительнейшие удары им последуют на сухом пути и со стороны Черного моря, но зато даст Нам полное право счесть действия Франции за сущий с Нами разрыв и пустить на французскую морскую торговлю множество корсаров, к чему конечно везде, а особливо в Англии, сыщется много охотников».^{1635} Кстати, это письмо Екатерины II важно еще и тем, что лишний раз подтверждает всю серьезность планов Петербурга по отправке вновь в Архипелаг эскадры Балтийского флота, даже несмотря на проблемы со Швецией.

Между тем, одновременно с угрозами Франция предложила России «посреднические услуги» в предотвращении войны. Причина этого во многом крылась в усталости Франции от войны 1778–1783 гг. с Англией, которая только усилила финансовые проблемы. Об этом и писал в Петербург А.И. Морков: «…Сделанный нам ответ доказывает скромность и осмотрительность, с каковыми намерена Франция вести себя в сем деле. Правда, что сии качества должно приписать скорее ее бессилию, нежели доброму расположению к нам…».^{1636}