У истоков культуры святости

И еще одному вставшему и спросившему [о грехах своих святой] сказал: «"Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных"(Еф. 6, 12)[436]. Подвизайся».

Следующему, поднявшемуся после этого, [авва] сказал: «"Очистим себя от всякой скверны плоти и духа"(2 Кор. 7, I)[437]. Будь внимателен к сокровенным [помыслам] своим».

Наконец, другому вставшему [Феодор] сказал: «Когда молишься, говори:"От тайных моих очисти мя, и от чуждих пощади раба Твоего"(Пс. 18, 13—14)[438]. Ибо сильная брань одолевает тебя с обоих сторон»[439].

4. Мы внимали всему этому, произносимому [ав–вой] на египетском языке, а Феодор Александриец переводил его речи на греческий язык. Этот Феодор был [прежде] чтецом в церкви, именуемой «церковью Пиерия», мужем святым и по жизни и речам своим, так что мог сказать: «Я сораспялся Христу и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20). Пока он был облачен в плоть, он [всегда] угождал Господу[440].

5. В то время, как я удивлялся, не понимая того, о чем говорится, по причине моего юношеского возраста и великой неопытности, Фиваидский раб Божий Феодор был спрошен еще одним [монахом]. Однако, храня молчание, он устремил взор свой к небу и встал. [Авва] находился посередине монашествующих, будучи окружен ими всеми, словно венком. Затем, повелев Феодору Александрийцу переводить, он сказал:

«Я знаю, что слова мои вызовут раздражение среди тех из братий, которые суть плотские[441], но, поскольку Господь повелевает мне говорить, я скажу. Некоторые из рода нашего воздвигнут гонение на Церковь Божию, которое весьма преуспеет и многим повредит[442]. Таковыми же были замышлявшие козни против святого Апостола Павла, которые проповедовали Христа «не чисто», а «по любопрению» (Флп. 1, 16). Когда гонение будет в разгаре, то неожиданно царем станет язычник, который будет задумывать [коварные] замыслы против таинства Христова и стараться, насколько возможно, строить козни против христиан. Но Христос посрамит намерение его[443]. Ибо о нем написано: «Презорливый же и обидливый муж и величавый ничесоже скончает» (Abb. 2, 5)[444]. Поэтому мы должны взывать к Богу, чтобы Он простер милость Свою на церкви для спасения многих».

6. Спрошенный кем–то, кто такие [гонители] из [нашего] рода, [Феодор] ответил: «Презренные ариане».

Сказав это, он опять сел под финиковую пальму. И так случилось, что я, покинув незадолго до этого место, где раньше сидел, оказался далеко от [аввы]. Между тем, как монашествующие разговаривали между собой на своем языке[445], некто по имени Елу–рион — муж, облеченный во Христа, — сказал мне на греческом: «Встань и спроси человека Божия, когда эти [события] произойдут». Увидев же, что я боюсь и трепещу, он добавил: «Не бойся. Он весело смотрит на тебя, поощряя [взором]. Поэтому, встань и спроси». Я же, благоговея перед сединой мужа, еще более засмущался. Увидев же, что служитель Божий Феодор повернулся к блаженному старцу Елуриону и ко мне, я, подталкиваемый Елу–рионом, встал.

Улыбаясйг, Феодор повелел Феодору Александрийцу переводить и через него сказал мне: «Говори, что хочешь, зная, что ты подобен молодому вину, недавно выдавленному из винограда».

И хотя я еще был объят великим страхом, все же спросил: «Когда это будет?»

Феодор ответил: «Ты разве не читал еще Божественных Писаний? Написано, же: «Глас есть дожд–невнаго хождения» (3 Цар. 18, 41). И я тебе говорю: глас есть хождения предсказанных событий. Ты увидишь их и испытаешь в них как тягостное, так и приятное. Ибо многим душам Бог явит милость Свою[446]. И сначала прекратится гонение, воздвигнутое на церкви язычниками, а затем и гонение, начатое [людьми из нашего] рода».

7. И когда все устремили взоры на меня, святой Феодор, встав, повелел всем заняться молитвой. А меня, взяв за руку, передал учителям и руководителям — Феодору Александрийцу и некоему Ав–сонию, вторствующему при нем[447]. Авсонию он сказал:

«Торопи его изучать Божественные Писания. Ибо он не останется в монастыре, но будет служителем Церкви Божией»[448].

Они приняли меня и ввели в дом, в котором обитали под их руководством двадцать монахов–греков[449].

Когда они сели, то каждый [из монахов] был спрошен, что помнит он относительно вопросов, предложенных святому Феодору, и его ответов. И выслушав все, что каждый из двадцати, а после них — Авсоний и Феодор Александриец, припоминали и рассказывали, я слагал это в сердце своем (см.: Лк. 2, 19), а потому и сумел запомнить то, что написал. Феодор Александриец же, спрашиваемый мною, тотчас же изъяснял мне смысл того, что Феодор Великий говорил каждому из вопрошавших.

События, о которых повествуется, происходили спустя год с небольшим после того, как Галл, прозванный «новым Констанцием», был провозглашен кесарем[450].