У истоков новой биологии

Итак, налицо были все предпосылки, чтобы приступить к последнему, решающему опыту. К тому же нужно было торопиться: шел уже февраль (1928 года), а опыт требовал не только весны, но и снега, который еще иногда выпадал, но быстро растаивал.

Холодильника на станции не было. Пришлось срочно соорудить примитивный «ледник»: выкопали небольшую яму (метр на метр), набили ее снегом и тщательно прикрыли соломой...

Семена разных сортов озимых растений — пшеницы, ржи, ячменя — в матерчатых узелках регулярно замачивались, проращивались в лаборатории и через каждые пять дней закапывались в снег. Эта операция продолжалась до 10 апреля, когда были положены в снег последние узелки каждого сорта. А еще через пять дней, 15 апреля, все узелки были извлечены из снега и содержимое каждого из них посеяно на отдельной делянке.

Теперь оставалось ждать и наблюдать, как скажутся на развитии каждого сорта разные дозы холода, полученные семенами перед посевом. Дозы эти насчитывали от пяти до пятидесяти пяти дней непрерывного охлаждения при температуре около одного-двух градусов тепла.

И через полтора месяца все стало ясно. Предположения Лысенко блестяще оправдались. Один за другим все сорта, участвовавшие в опыте, выдали свои личные специфические тайны. Оказалось, что таинственная, ни в каких видимых изменениях не проявляющаяся стадия развития у разных сортов проходит при разных дозах холода. Один сорт приступил к колошению только на тех делянках, где были посеяны его семена, охлаждавшиеся не менее 20 дней, другому для колошения потребовалось 36 дней охлаждения, третьему — 51 день и т.д.

Вот это и были настоящие, действительно природой установленные свойства сортов — те дозы холода, которых ждал, требовал от внешней среды каждый вид или сорт растения, чтобы получить возможность развиваться дальше.

Теперь человек, впервые в истории, мог вычеркнуть зиму из биографии любого озимого растения. Выяснив уже известным способом его требования к холоду, можно было дать ему этот холод — точно, сколько ему надо, в кратчайший срок, независимо от погоды, в искусственных условиях. Пройдя свою стадию, растение уже не нуждалось более в холоде. Наоборот, теперь ему нужна была высокая температура. И тогда высеянное в поле в обычных условиях оно без задержки, в кратчайший срок проходило полный цикл своего развития.

К тому же вскоре выяснилось еще одно обстоятельство, которое и не могло не выясниться у Лысенко, никогда не терявшего хозяйственно-практической перспективы в своих научных изысканиях. А именно: необходимую порцию холода можно было с таким же успехом, как проросшему зерну, дать и целому зерну, в котором зародыш едва только ожил от влаги, но еще даже не прорвал оболочки. А это было важно для сеялочного посева.

Вот как была открыта «яровизация».

Слово это, неизвестно кем впервые сказанное, было широко и приветливо подхвачено советским народом. Им была названа и стадия развития и практический агроприем.

Лысенко не замедлил подробно сообщить об этом приеме своему отцу-колхознику на Украине.

Весной 1929 года старик Денис Никанорович собрал в мешки едва наклюнувшиеся семена озимой пшеницы «Украинки», закопал их в снег и, выдержав там положенное время, посеял в поле. А летом вся колхозная Украина узнала о «чуде»: озимая пшеница, посеянная весной, не только выколосилась, но и дала 24 центнера зерна с гектара.

Впрочем, я несколько забежал вперед. За три месяца до того, как старый Лысенко начал закапывать в снег «Украинку», произошло другое событие, о котором трудно вспоминать без чувства горечи и стыда.

Результаты огромной трехлетней работы Лысенко были уже настолько значительны, что он решил, наконец, непосредственно предложить их вниманию науки.

И вот зимой, в начале 1929 года, он поехал в Ленинград на Всесоюзный генетический съезд, где и доложил скромно, но достаточно ясно о своих открытиях.

Можно было ожидать, что светила науки поднимут на щит его новые, безупречно доказанные идеи. Могло случиться, что они, наоборот, испугавшись их новизны, вступят в открытый бой, постараются их опровергнуть.

Ничего такого не произошло. В ответ на свое выступление Лысенко услышал покровительственный лепет о том, что, мол, конечно, работа интересная, но выводы, полученные в Азербайджане, в других районах могут не оправдаться...

Столпы реакционной науки применили один из очень характерных для них методов борьбы: они «не заметили» сообщения Лысенко.

Это была его первая встреча с противником, из которой ему стало ясно, что в этой борьбе надо действовать иными путями.

Он вернулся в Ганджу и продолжал свои исследования, все глубже проникая в самую суть биологической природы растений и ни на минуту не теряя из виду практического, хозяйственного смысла каждого своего шага.