У Южного полюса

выступающий над нами на фоне ледяной скалы черный утес, где

надеялись сделать передышку.

Туда мы добрались только к полудню, хотя начали

восхождение как только рассвело. Как и рассчитывали, на утесе мы смогли

расположиться на отдых. Подъем потребовал большого

напряжения. Он был по временам так крут, что голова идущего сзади

касалась ног карабкающегося впереди. Если б один из нас

сорвался, то все мы слетели бы в пропасть, разделив участь

бедных собак.

Итак, временно мы оказались в безопасности. Дальнейшее

движение, однако, представлялось невозможным. С обеих

сторон поднимались под углом в 60 градусов скалы, обрывавшиеся

прямо в море. Эти крутые склоны представляли собой гладкие

утесы, покрытые тонким слоем льда. Выбить здесь ступени было

невозможно: путь вверх преграждала нависшая над нами скала.

Между тем к западу от нас находился другой выступ скалы,

очень похожий на тот, что висел над головой. До него было около

35 футов и располагался он несколько ниже. Однако добраться

до него по крутому ледяному склону казалось совершенно

невозможным.

Лапландец Савио с одного взгляда оценил обстановку. В том

месте, где мы стояли, зацепиться было не за что; если бы сорвался

один из нас, то остальные, связанные общей веревкой,

неизбежно полетели бы вслед за ним в пропасть. Савио все это быстро

сообразил. Не успел я и подумать, насколько его план реален,

как он сбросил с себя веревку и смелым прыжком достиг

противоположной стороны, перескочив через крутой обрыв.

Только благодаря его необычайной ловкости, все кончилось

так хорошо. Ощутив под ногами твердую почву, он упал ничком

на землю и закрыл лицо руками. Я так никогда и не узнал, о чем

он думал в ту минуту.

Вскоре после этого мы бросили ему конец веревки. Он

прикрепил ее к небольшому обломку скалы. Сначала к Савио

присоединился Фоугнер, затем Берначчи. Я имел возможность

полностью оценить опасность, с которой связан прыжок Савио,

прыгнув таким же образом. Но поскольку я был обвязан веревкой,

риск для меня намного уменьшился.

Со скалы, на которой мы теперь очутились, пришлось

проползти кверху еще примерно сотню футов и добраться, наконец,

до свободной от снега каменной породы. Теперь мы

находились в относительной безопасности, но до верхнего плато оста-

валось еще приблизительно 5000 футов. Поскольку уклон шел

под углом в 50—60 градусов, нелегко было ступать на землю

твердой ногой, тем более что весь крутой склон покрывала осыпь.

Этот подъем изрядно нас вымотал, но мы все же счастливо

добрались доверху и, двигаясь затем по краю плато, дошли

до мыса Адэр.

На пути повсюду видны были следы сползавшего некогда

ледника. Там и сям из-под снега торчали обломки скал высотою

в 10—15 футов, сложенные из более плотных вулканических

пород, чем все то, что их окружало. Ледник унес с собой мелкие

камни, а эти остались на месте.

Неподвижные каменные башни и колонны без слов говорили

о тех могучих силах, которые здесь ранее господствовали. На

весь горный массив они накладывали фантастический отпечаток.

Казалось, что мы находимся среди развалин старого замка.

Впрочем, эти геологические образования характерны для ряда мест

вдоль океана и тянутся вплоть до могучих вулканов Эребус

и Террор.

Наконец мы добрались до лагеря, где друзья встретили нас

с ликованием. С того момента, как ледяной покров в бухте

затрещал, они стали сильно беспокоиться за нашу судьбу,

прекрасно представляя себе те трудности, с которыми связана

высадка на гористый берег. Когда же взломанный лед, неся на

себе сорванные с берега крупные тяжелые окатыши, устремился

в океан, тревога наших товарищей возросла еще более. Из

лагеря им были видны в бинокль камни на льду, но из-за

дальности расстояния они принимали их за нас. Вдобавок во время

шторма в открытое море была унесена еще часть собак. В

бинокль также можно было разглядеть, как они отчаянно

метались на небольших льдинах.

Поэтому в лагере решили, что нас унесло в океан, где мы,

несомненно, погибли.

Начальником лагеря во время моего отсутствия был Колбек.

Он пытался немедля пустить в ход последнюю китобойную

шлюпку, еще остававшуюся у экспедиции, чтобы прийти нам на помощь.

От этого плана пришлось отказаться, так как бухту забило

льдом, а в открытом море было сильное волнение.

Друзья считали нас безвозвратно погибшими, поэтому тем

сердечнее была наша встреча.

По своем возвращении я с грустью увидел, что здоровье

Гансона значительно ухудшилось. У него был плохой аппетит;

силы заметно покидали его; вдобавок он очень тосковал по

родине. Все мы, конечно, тосковали по ней, но Гансон и доктор

сильнее всего.

Изолированность на полярной земле давала себя уже и раньше

чувствовать, но работа и множество новых своеобразных

явлений, которые мы наблюдали, всецело занимали наше внимание

и способствовали поддержанию хорошего настроения. Лишь

6 К. Борхгревинк 81

в ночное время года, когда вся кая жизнь вокруг замирала, в наш

кружок закрадывалось уныние.

Уже 15 марта впервые мы увидели южное полярное сияние

(Aurora Australis).

Свет был очень ярок. Полосы его передвигались с юго-востока

на юго-запад, где свет как бы возникал все с новой и новой