У каменных столбов Чарына

Кайнарское водохранилище, с его темной неподвижной водой и могучими, в два обхвата, ивами, склонившимся над берегами, очень напоминает уголок Средней России. Но на лужайке пасется привязанный длинным арканом ослик, чуть дальше — развалины глинобитных сооружений, а если посмотреть левее — возвышаются на холме облитые белым солнцем мазары с полумесяцами над куполами. Посмотришь — и будто тягучая азиатская мелодия разольется, зазвучит…

Однажды утром, в апреле, выглянул я из палатки, а на черной воде словно белые цветы расцвели. Да так много цветов, все движутся и трепещут своими белыми лепестками! Вчера еще ничего такого не было. Вышел я из палатки. Ведь это поденки! Крупные белые поденки, похожие на больших красивых бабочек… Плавают по воде, пытаются взлететь, только все напрасно — не получается!

Одни изо всех сил бьют крыльями, разбегаются, раскатываются по гладкой поверхности, даже отрываются от воды и секунду-другую порхают в воздухе, но снова падают в изнеможении. Поднимают вверх крылья и теперь уже плывут, гонимые ветром, как маленькие парусные лодочки…

Досадно, что поздно проснулся, может, удалось бы увидеть, встань я пораньше, как они летали, кружились белым вихрем над водой. Но вряд ли — брачный танец обычно совершается ночью, а теперь все это позади, яички отложены в воду — и вот финал…

А сколько тут охотников до легкой добычи. Лягушки, распуская волны, гоняются за поденками, гулко шлепая по воде своим мягким брюхом. Из прибрежных тростников то и дело вылетает дроздовидная камышевка и, ловко подхватив добычу, снова летит к берегу. В тростниках у нее гнездо с птенцами и поденки оказались кстати. По воде расходится широкий круг и поденка исчезает — кто-то утаскивает ее в глубину.

Сорокопут-жулан, этот известный разбойник, сидит на самой верхушке дерева, на голом сучке и бойким глазом следит за плавающими насекомыми. Слетит, пронесется низко над водой и снова — на свой высокий пост, уже с добычей… Тут же и воробьи — им тоже кое-что перепадает.

Поденок все меньше. Грустно смотреть на них. Только появились, первый раз увидели небо, покружились в танце — и жизнь прошла!

Часа через два на воде ни единого белого пятнышка. Чирикают довольные воробьи, сыто квакают лягушки, плещется, играя, рыба. И не верится, что вот только что плавали по воде живые существа — поденки, похожие на белые водяные лилии.

ЗМЕИНОЕ ДЕРЕВО

Крошечное водохранилище на юге Казахстана. Скорее, даже пруд. Вдоль берега — узкая полоска тростника, на воде плавают ряска, листья рдеста и водяной гречихи. Ничего особенного, примечательного здесь нет. Разве что — водяные ужи…

Палатки наши стояли в двух шагах от воды и частенько приходилось видеть, как живая, «синусоида» устремлялась то к прибрежным тростникам, то к середине водоема. Через некоторое время все мы научились различать ужей «в лицо», проплывали чаще всего одни и те же.

— Вон чужак плывет! — говорил кто-нибудь, если у нашего берега появлялся незнакомец.

Все ужи были, конечно, очень похожи, но один чуть светлее, другой темнее, у какого-то ярко-пестрая спина… Один был красноватый, его назвали Медник. Был Толстяк, этот отличался от остальных ужей тем, что плохо нырял, вода почему-то выталкивала его на поверхность. Самого крупного полутораметрового ужа называли Старшиной. Этот был очень серьезен и осторожен, и при малейшей опасности надолго уходил под воду…

В верхней части пруда прямо из воды, торчало сухое разлапистое дерево. Когда-то оно росло на берегу, но построили плотину и оказалось в воде, может, от этого и усохло…

Однажды утром в девятом часу кто-то заметил — то с одного конца водоема, то с другого бегут треугольником мелкие волны, бегут прямо к сухому дереву и там волнение стихает…

Я сел на резиновую лодку и погреб туда же. Подплывал очень осторожно, надеялся увидеть нечто необычное, интересное, старался не шлепать веслами, потом и вовсе, перестал грести. Я всматривался и видел сучки, лохмотья коры, выбеленные солнцем голые кривые ветки, похожие на тонкие узловатые пальцы… А вот — змеи! Лодка все еще двигалась по инерции, приближаясь к дереву. Чтобы остановить ее и не спугнуть змей, пришлось потихоньку опустить кирпич на веревке вместо якоря.

Ствол дерева над водой раздваивался, образуя широкую плоскую седловину. Здесь и собрались ужи полежать и погреться. В центре лежал Старшина, обвив ствол своим толстым, как канат, телом. Был здесь и красноватый Медник, были и другие, и даже мелкие, сантиметров по двадцать в длину, ужата. В седловине, по-видимому, всем места не хватило, некоторые ужи забрались повыше и свисали вниз, как извитые сучья или обрывки веревок.

Иногда какая-нибудь змея шевелилась, тогда другие поднимали головы, и со всех сторон раздавалось чуть слышное шипение.

Не один раз подплывал я к змеиному, дереву, знал их «расписание». Как только начинало припекать солнце, все ужи сползали вниз к воде, и треугольные волны разбегались в разные стороны…