Читаем У капцюрох ГПУ полностью

Дык навошта я гэта ўсё пiшу? Можа, й ня трэба ўжо аб гэтым пiсаць, калi ўсе ўжо добра пазналiся на бальшавiкох?

Дай Божа, каб усе. Але яшчэ ня ўсе. Як сыфiлiтычныя сьпiрохэты ў варганiзьме, гэтак залазiць ў душы паганая бальшавiцкая атрута. Няхай мае словы, словы «попутчiка», аздараўляюць гэтых бедных духам людзей. Няхай вучацца на маiм прыкладзе. Бо нi Тарашкевiч, нi Рак-Мiхайлоўскi, нi Гаўрылкiн, нi Дварчанiн — ды й ня пералiчыш iх усiх, нiчога вам ня скажуць. Адны з гэтых няшчасных, неразумных гнiюць ўжо ў зямлi, iншыя — у концлягерах або вастрогах.

Мне пашанцавала. Я шчэ жыву. Я на волi. Я магу яшчэ трымаць пяро ў руцэ. Ад свайго вызваленьня, восем год назад, я не пакiдаю пiсаць i гаварыць аб найстрашнейшым ворагу чалавецтва — аб бальшавiзьме. Мне калiсь ня верылi. Казалi, што гэта паэтыцкая выдумка. Хлусьня. Цяпер паверыце.

У падвале

Дзьверы адчынiлiся. Заскрыгатаў ключ.

Я глянуў на сваю новую кватэру.

Падвал. Падлога цагляная. У вакне выбiты шыбы. Краты. На сьценках нейкiя дзiўныя дзiры. Нейкiя плямы. Мабыць, гэта былi плямы ад расьцёртых клапоў, але мне тады яны здавалiся пырскамi крывi расстрэляных тут людзей.

Страшэнна сьцюдзёна. У гэты дзень тэмпэратура на-панадворку, мусiць, была ня менш за 10 градусаў марозу, a тут выбiты шыбы ў вакне.

Я закурыў (папярос у мяне не адабралi) i пачаў хадзiць па камары, ад сьценкi да сьценкi, з кута ў кут, як зьвер, зачынены ў клетцы.

Думкi хмарай праляталi праз маю галаву. Я ня мог яшчэ ўцямiць свайго палажэньня. За што, дзеля чаго арыштавалi мяне? Тады я шчэ ня мог падумаць, што мяне сьцягнулi ў СССР з правакацыйнай мэтай.

Замiж шырокае культурнае працы ў Савецкай Беларусi — цесная камара ў падвале з выбiтымi вокнамi.

Змораны думкамi i хадой па камары, я сеў на нары, якiя былi тутака адзiным мэблем. Я спрабаваў заснуць. Вырваўшы з падлогi дзьве цэглы, я падлажыў iх сабе пад галаву й разлёгся на сваiм «ложку».

О, каб заснуць! Каб забыцца на гэтыя абставiны! Але сон не зьяўляўся. Ды, апрача таго, дакучлiвы холад прымусiў мяне ўскочыць з гэтай пасьцелi i далей кiдацца з кута ў кут.

Я пачаў дамагацца, каб мяне паклiкалi «наверх» дзеля высьвятленьня таго, што сталася. Да Апанскага я не хацеў iсьцi. Гэтая ягоная вечная iранiчная ўсьмешка не прарочыла нiчога добрага. Але я мог даверыцца Гродзiсу. Гэты таўстапузiк з добрым вясёлым тварам быў такi сымпатычны! Гэй! Здаецца, што на гэтым памятным банкеце я пiў з iм на брудэршафт… Ну, ведама, ня буду казаць яму «ты»… Тады — гэта быў такi мiмалётны настрой… Буду казаць «вы», «таварыш»…

Я стукаў кулаком у дзьверы, каб выклiкаць дзяжурнага чырвонаармейца.

— Чаго стукаеш? — быу адказ. — Усе заявы толькi на паверцы ўвечары.

Трэба, значыцца, чакаць, а час так памалу цягнецца! Асаблiва ў першыя вастрожныя днi.

Прынесьлi мне ў алюмiневай мiсе чай i кусок цукру. Я прагавiта пiў гэту цёплую жыжку.

Я курыў папяросу па папяросе — i са страхам пабачыў, што ўжо засталося толькi пяць штук! Што будзе, як застануся бяз курыва! Тады ўжо, хiба сапраўды здурэю…

Пачало ўжо зьмяркацца. Пад стольлю заясьнела слабым сьвятлом электрычная лямпачка. Пры гэтым сьвятле мае памяшканьне выглядала яшчэ больш гадка.

Брр! Сьцюдзёна! Пачалася мяцелiца. 3 надворку праз пабiтае вакно ляжыць немалая куча сьнежнага пуху.

I нямаведама, што было цяжэй перажываць: цi ўсе гэтыя фiзычныя нястачы, цi жах маральных мукаў?..

* * *

Нарэшце так прагавiта чаканая паверка.

Недзе ў калiдоры грымелi замкi, чуваць былi цяжкiя крокi салдацкiх ботаў, скрыгаталi ключы, стукалi дзьвярыма, даляталi да мяне нейкiя нявыразныя галасы…

Наблiжалiся да мае камары.

Нарэшце дзьверы адчынiлiся…

— А, гэта ён?..

— Але, гэты новы.

— Калi прывялi?

— Сяньня ранiцой.

А пасьля, зварачаючыся да мяне:

— Заявления какие есть?

— Калi ласка, таварыш… Я ня ведаю, таварыш, за што мяне пасадзiлi… Тут страшэнна холадна… немагчыма… Сьнег, вецер праз вакно…

— Ну ничего!.. Праз пару дзён перавядзём вас у iншую камару… Хэ, хэ! не падабаецца ў нас?

— Я, таварыш, хачу бачыцца… Гэта немагчыма… Гэта нейкае непаразуменьне… Я хачу высьвятлiць… Дык-жа гэта няўзмогу!

— 3 кiм хочаце бачыцца, гражданiн?

— Я прашу выклiкаць мяне да таварыша Гродзiса.

— Да Гродзiса?! — чэкiсты зьдзiваваўся, пачуўшы прозьвiшча аднаго з вяльможаў. Ну, добра… мы яму даложым…

Дзьверы зачынiлiся.

Iзноў я застаўся са сваймi цяжкiмi думкамi — гэтымi непажаданымi таварышамi мае адзiноты.

О, каб можна было ня думаць!..

Як ён сказаў?.. «Праз пару дзён перавядзём»… Значыцца не на волю, а толькi ў iншую камару!.. Дый шчэ трэба сядзець у гэтай сьцюдзёнай нары пару дзён!.. Але-ж заўтра я пабачуся з Гродзiсам!.. Там усё высьвятлiцца…

Я адкрыў пушачку з папяросамi. Ужо засталiся толькi дзьве. Трэба ашчаджаць. Не! Цяпер ня буду курыць!

Пяцьдзесят разоў з кута ў кут, туды й назад — i тады толькi дазволю сабе на гэтую прыемнасьць…

А апошняя — застаецца на заўтрашнюю ранiцу.

Раааз…

Двааа…

Трыыы…

На другi дзень

На другi дзень, калi я, замёрзшы, нявыспаўшыся i без папярос, сядзеў з роспаччу ў душы на сваiх нарах, раптам дзьверы адчынiлiся.

— Пожалуйте наверх!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия