Читаем У капцюрох ГПУ полностью

Зiма. Даўгая паўночная зiма. У сухiя марозныя ночы сьвецiць на небе паўночнае зiхаценьне. Навiчкi, калi нехта, увайшоўшы ў камару, скажа: i сяньня на небе «северное сiянiе», — выбягаюць вонкi i зь цiкавасьцю ўзiраюцца на нябачную праяву. А стары салаўчанiн ужо абыякава глядзiць на гэтыя сьветлыя хмарынкi, што мiгцяць на небе, на слупы сьвятла, што вырываюцца з-за небасхiлу, або на шчэ больш эфэктную адмену: на вялiзарнае паўкола iз шчарбатымi зубамi, якiя паланеюць, мiгаючы, быццам нейкае блядое таёмнае полымя, прыкрытае шчытом…

Лiсты!.. Лiсты прыйшлi!.. Кажны сьпяшаецца да свае роты, дзе ў днявальнага на столiку ляжыць ужо куча лiстоў. Творыцца чарга. Выклiкаюць прозьвiшчы адрысатаў.

Лiсты! Якая-ж гэта невымоўная радасьць, якое бязьмернае шчасьце — узiмку, на гэтым выклятым, адрэзаным ад сьвету абтоку — мець лiст ад кагосьцi, хто па табе тужыць, бясьсiльна спагадае тваёй долi, стараецца дадаць табе сiлы вытрываньня, асаладзiць тваё жыцьцё надзеяй…

Але як-жа бедны той, каго сустракае расчараваньне — хто лiста не атрымаў!..

Iншыя чытаюць ды перачытваюць атрыманыя лiсты колькi разоў i ня могуць насыцiцца словамi, якiя пiсала дарагая рука. Праз ляды, праз снягi й шугу атрымалi яны гэты кавалак паперыны, пакрыты словамi, якiя, стараючыся ашукаць цэнзуру, падаюць весткi аб падзеях пад роднай страхой. Салавецкi вязень навучыўся чытаць памiж радкоў. Ён ведае, што калi яму пiшуць: «сястра твая хворая, ляжыць у больнiцы» — дык разумей: сядзiць у вастрозе. Калi пiшуць: «здароўе твайго брата вымагае даўжэйшае бытнасьцi ў санаторыi» — дык гэта значыць: брата твайго спаткала твая доля, i ён павандраваў таксама да нейкага канцэнтрацыйнага лягеру. Калi напiсана: «дактары прызналi, што наш клiмат шкодны дзеля здароўя бацькi» — чытай: твайго бацьку заслалi некуды ў Нарымскi край i ў Пячорскую тайгу…

Але той, хто ня меў нiякiх вестак, — запраўды варты спогаду. Вусны ў яго зацiскаюцца, каб мускуламi твару ўстрымаць сьлязу, якая блiснула на ваччу… Нiчога! Нiякае весткi! Што зь iмi?.. Лепш ужо благая вестка, чымся гэтая праклятая няпэўнасьць…

Што зь iмi сталася? Чаму ня пiшуць?..

Лятуценьнi й кашмары

А пасьля — калi прыйдзе ночка, калi пачынаюць вылазiць iз сваiх тайнiкоў клапы, калi цiшыня запануе на нарах, — вязень аддаецца лятуценьням.

Усе лятуценьнi кiруюцца перад усiм да волi. Бачыш сябе вольным — сярод сваiх блiзкiх, якiх ты шмат гадоў назад пакiнуў. Даўно ўжо гэта было, а ўсё-ж бачыш твары такiмi, якiмi яны былi тады, калi прыйшлi людзi ў сьпiчастых шапках i сказалi табе: «калi ласка, з намi на часiнку…»

А пасьля нiтка лятуценьняў снуецца далей. Лятуцiш аб жыцьцi спакойным, без заўсёднага страху, што ўначы пад дзьверы твае хаты пад'едзець аўто з агентамi ГПУ i пачуецца стук: «адамкнеце!» Лятуцiш аб нейкiм iншым жыцьцi — мо недзе замежамi, а мо i ў сваёй Бацькаўшчыне, але вольнай ад гэных трох ненавiсных лiтараў… Лятуцiш трох ненавiсных лiтараў… жыцьцi сытым, вольным ад трывогаў…

А пасьля — лятуценьнi закалыхваюць цябе i… зноў паўтараецца, як ужо шмат разоў, гэты страшны кашмар!..

Здаецца табе, што ты — вольны. Але. Вольны. Iдзеш вулiцамi роднага гораду. Але! Нiхто-ж цябе не сачыць, нiхто назiркам ня йдзе…

Усё гэта дужа рэальна. I ў тваёй соннай сьведамасьцi раптам зьяўляецца калючае пытаньне: але мо гэта сон?..

Не! Навакол усё гэткае запраўднае… Ха, ха, дык вось-жа-ж iдзеш, варушышся, усё адчуваеш, бачыш, чуеш…

А ўсё-ж… Дык-жа гэтулькi разоў ты ўжо сьнiў тое самае, а пасьля выйшла, што ўсё было соннай маной… Гэтулькi ўжо разоў, прачнуўшыся, ты скрыгатаў зубамi ад злосьцi, што паверыў сонным уявам…

Дык i цяпер — сон?!

Не! Дык-жа-ж жывеш, гаворыш, кратаешся, датыкаешся да розных рэчаў…

Раздваеньне асобы.

Што сон, што — ява?!.

Але калi ты запраўды на волi, дык чаму-ж не памятаеш тае вялiкае часiны, калi выйшаў iз вастрогу? Чаму тут у памяцi — прорва?

I аднак-жа — усё гэткае праўдзiвае, гэткае рэальнае! Усе навакол гэтак шчыра сьмяюцца з твае трывогi, i ўрэшце, змучаны нутраным змаганьнем, паддаешся манлiвай уяве…

— «Ну, добра… я ўжо веру… Ну, няхай… толькi скажэце, даражэнькiя, калi гэта я вярнуўся да вас i чаму я не памятаю гэтае багаслаўленыя часiны?!»

А дарагiя людзi цябе супакойваюць…

— «Ну, цiха ўжо… ну супакойся, наш бедны, змучаны брат! Ты ўжо з намi цяпер, ужо разам… Больш ня пытайся… Ужо ўсё добра… Жуда скончылася…»

Раптам настае мамэнт праясьненьня, i ты з жахам пытаешся сваiх сяброў:

— «Стойце!.. Ведаю! Ужо ўцямiў!.. Я, значыцца… звар'яцеў!.. Вось дзеля чаго нiчога не памятаю! Вызваленьне надыйшло ў мамэнт мае хваробы, калi я страцiў пачуцьцё запраўднасьцi… Цяпер у мяне проблiск сьведамасьцi! Скажэце: я здурнеў? я хворы? кажэце, што са мной?!»

I ў гэты мамэнт стаецца нешта яшчэ больш жахлiвае: ты прачынаешся!..

Глядзiш няпрытомна навакол… Iзноў вастрожныя нары, iзноў духота ад спацелых целаў. Iзноў побач храпеньне цi стогны змучаных таксама, як ты, тваiх вастрожных таварышоў, суседзяў на нарах, якiя гэтым часам, можа, таксама сьняць свой кашмарны сон…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия