У каждого свои тараканы, или – Шаги к дому

Утром Грегори выполз из-под термоодеяла, которое, хвала Великому Сознанию, чудом сохранилось в заледеневшем комоде. Выполз, значит, и обнаружил, что его обожаемая трубка тоже покрылась слоем льда, и все попытки отогреть любимицу ни к чему не привели. В углу, вторя трубке, заиндевели шляпа с котомкой. Зато на столе вдруг возникли мундштук и портсигар с тонкими дамскими сигаретами. Их мороз не тронул.

– Во, дела, – Грегори покрутил в руколапах находку. – Нешто ж я барышня?

Впрочем, на всякий случай сунул находку в карман пиджака.

Но в следующий миг он забыл о сигаретах – взгляд упал на настенный календарь, которого вчера с усталости не заметил. Декабрь. Календарь говорил, что на дворе – декабрь. А значит, за те шесть дней, что он торчал в межсознанье, в мире людей прошёл целый месяц. В прошлый раз такого замечено не было, правда, и с поиском жилья тогда быстрее справился.

Грегори помотал головой.

В ответ зазвенело – в ушах и в пространстве. В комнату влетела хозяйка квартиры, Тома-Гавк, она побелела ещё больше, её всю трясло, льдинки по всему телу голосили звонкими колокольцами. Казалось, звенит сама тараканочка – и вот-вот рассыплется от этого звона на части.

Грегори лихорадочно соображал, что же ему предпринять, и не придумал ничего лучше, как схватить ещё не остывшее термоодеяло и набросить хозяйке на плечи. Тома-Гавк вцепилась в одеяло холодными пальцами и немигающим взглядом уставилась в пустоту. Но хотя бы дрожать и звенеть перестала.

– Ну-ну-ну, успокойся, – Грегори плотнее завернул её в чудо техники. – Что с тобой случилось?

– Я никому не верю, – медленно проговорила тараканочка. – Потому что никому нельзя верить. И никого к себе не подпускаю – потому что никому нельзя верить. Даже если поводов для подозрений и дистанции нет, я всё равно их найду. Обнаружу целую кучу. И… и… – неожиданно она всхлипнула, – и испорчу владелице жизнь.

* * *

– Сударыня, у вас есть пять минут, чтобы объяснить своё поведение, – тихо сказал Егор Иванович, когда к нему вернулся дар речи.

– Простите меня, – пробормотала Тамара, мысли путались, недавние страхи показались до ужаса глупыми, – простите, ради Бога. Я не должна была такого говорить. Вы никогда не давали повода. Никому. И я уверена, вы не такой, как… Ой.

Тамара сцепила пальцы, соображая, как выкрутиться, однако, несмотря на весь идиотизм ситуации, почувствовала себя лучше, чем минуты назад. Словно что-то на душе оттаяло.

– Вас кто-то обидел? – Егор Иванович чуть подался вперёд.

И Тамару прорвало.

– Моя мать в девяностые бизнесом занималась. Селёдку продавала оптом. И прогорела, влезла в долги. Кредитор поставил условие: или завтра деньги, или расплачивайся по-другому. Или – с тобой заговорят по-другому… Мать ложиться под него отказалась, тогда он затребовал меня… Мол, если сама не хочешь, девка у тебя созрела. А мне шестнадцать было. Мать его выставила. Деньги перезаняла, крутилась, как белка в колесе, один Бог знает, чего ей стоило тогда не сломаться, выкарабкаться. Я её разговор с тем мудаком подслушала, вечером пришла к ней и говорю: «Мама, я же вижу, как тебе тяжело, может, всё-таки я с ним это… В конце концов, не смертельно же». Она меня ударила. Первый раз в жизни. И последний. Она вообще всё для меня, всегда, сама не доедала, а мне… А тогда сказала: «Запомни дочка, никогда не продавайся. И никому не верь».

Тамара перевела дыхание.

– Так мы и жили. Верили только друг другу. И порой, наверное, только это и спасало.

Она глубоко вздохнула и окончательно вернулась в равновесие.

– Но всё это, конечно же, не позволяло мне вести себя с вами подобным образом. Прошу прощения ещё раз. Вы вольны меня уволить сейчас же, если считаете нужным.

– Не считаю. Я всё ещё хочу, чтобы вы возглавили редакцию «Под микроскопом».

А вечером она встретилась с Герасимом – отпраздновать повышение.

Хотя, было ли что праздновать?

Лизка разрыдалась, обвинила в предательстве, наспех похватала вещи и выбежала прочь. Коллеги – нет, уже подчинённые! – смотрели настороженно. Кто-то с откровенной неприязнью, кто-то с плохо скрытым страхом, кто-то заискивающе. Олесю вообще оштрафовали, и теперь она мрачно пялилась в монитор в углу комнаты. И только Ого деловито поинтересовался, какие будут задания? Чем и подсказал ей следующий шаг.

– Поскольку вчера был очень напряжённый день, да и сегодняшний начался непросто, предлагаю устроить внеплановый выходной. Все свободны до завтра! Расходиться по одному, в дверях не толпиться. Но завтра жду всех без опозданий.

Народ облегчённо собрал вещи и потянулся к выходу.

А Тамара позвонила Герасиму. Тот обрадовался. Виделись они редко, днём Тамара полностью выкладывалась на работе, а вечером торопилась к маме – полтора года назад она перенесла инсульт, с тех пор левая сторона почти не работала. И Тамара старалась каждую свободную минуту посвящать ей.

– Так значит, Лиза под Новый год осталась без работы? – спросил Герасим после первого бокала шампанского.