У каждого своя война

- Отец назвал. Все Иваны, говорит, да Кузьмы, а я вот Робертом назову, если парень родится. Он когда в школе учился, у них учитель истории был... какой-то ссыльный латыш — Робертом звали... — Робка задумался, вдруг спросил, заглянув ей в глаза: — Тебе, наверное, скучно со мной?

- Почему? — она с улыбкой смотрела на него, поцеловала в уголок рта и переспросила: — Почему ты так решил?

- Ну, вон ты... какая красивая... — смутился

Робка.

- А я правда красивая? — Она приподнялась на локте, заглянула ему в глаза, переспросила с недоверием: — Правда красивая?

Робка вздохнул, рукой несмело провел по ее золотистым волосам, потом обнял, прижал к себе изо всех сил, так, что у обоих захрустели суставы, проговорил:

- Милка-а-а…

...Этот день принадлежал только им. Они катались на «чертовом колесе» в Парке культуры и отдыха имени

Горького — сверху открывался захватывающий вид на Москву-реку, набережную. Вдали были видны кремлевские башни. Кабинка в «чертовом колесе» раскачивалась, и Милка в страхе прижималась к Робке, панически глядя вниз.

Потом они дурачились в комнате смеха. Хохотали, глядя на свои отражения в кривых зеркалах. Милка показывала на себя и Робку, а рядом хмурился какой-то толстяк, явно недовольный своим отражением.

Потом они загорали на узком пляже Ленинских гор. Теперь они назывались Ленинскими вместо Воробьевых. Вдалеке, на круче, в самое небо вонзался шпиль университета. Рядом веселая компания парней и девушек играла в волейбол, у самой воды плескались и орали ребятишки, другая компания на расстеленных одеялах распивала, закусывала и шлепала картами. Видно, играли в «дурака», потому что то и дело слышались взрывы хохота.

- Завстоловой сказала, что нам квартиру могут дать. Отдельную, в Черемушках, — негромко говорила Милка. — Там целые кварталы новых домов строят.

Даже не верится... с ванной, со своей кухней, представляешь?

- Не очень... — усмехнулся Робка.

- Я отцу рассказала, он даже заплакал, бедняга…

Трехкомнатная квартира! А у нас и мебели-то никакой нет. — Милка тихо рассмеялась. — Зато у Юльки и Андрюшки будет своя комната... И у меня... трюмо куплю… стол большой, круглый, шкаф... — Она мечтала, глядя прищуренными глазами в небо. Там большая дождевая туча наползала на солнце. Милка замолчала, нахмурившись.

- Ну стол купишь, шкаф... — спросил, подождав, Робка. — Дальше что?

- Ты в предчувствия веришь? — вдруг спросила Милка.

- Не знаю. А чего в них верить? Что будет, то и будет, — ответил Робка. — У нас одна соседка все на картах гадает... Нагадает одно, а случается другое.

- Так то карты, а это — душа твоя тебе сигнал подает. — Милка приподнялась на локте, наклонилась над Робкой, лежащим на спине, посыпала из ладони ему на голую грудь песка, спросила грустно: — Испортила тебе настроение, да? Какой-то ты смурной стал, чего? О чем-нибудь плохом подумал?

- Да, подумал, — вздохнул Робка, перевернувшись на живот. — Со мной в квартире кассирша живет, тетя Поля. Так у нее в магазине кассу ограбили... Двадцать шесть тыщ разом свистнули. Она так выла — до сих пор в ушах стоит. Ей всей квартирой деньги стали собирать — трех тыщ не хватило. Она деньги внесла, а директор собирается все равно уволить. Вы, говорит, доверие коллектива потеряли. Может, вы сами деньги взяли, а теперь на воров сваливаете…

- Она ж деньги внесла, как же так? — не поняла Милка. — А три тыщи можно из получки высчитывать.

- Это ты так считаешь, а директор по-другому.

- А как же ограбили? Бандиты?

- Да кто-то вошел, когда в магазине никого не было. Полина и продавщицы в подсобку за мукой побежали. А кассу закрыть она впопыхах забыла. Кто-то вошел, взял и смылся... Перед самым закрытием. Полина-то как раз инкассатора ждала — деньги пересчитала. Ну дура, раззява, чего с нее взять? А если уволят, то, говорят, ей такую статью в трудовую книжку запишут, что ни на какую работу не возьмут.

- Ужас... — Милка покачала головой, и какая-то мысль промелькнула в ее глазах, какое-то воспоминание, и ей вдруг стало зябко, она руками обхватила голые плечи, спросила: — Давно это было?

- А помнишь, я к Гаврошу пришел, а вы там гуляли компанией? А потом мы втроем ушли?

- П-помню... — и страх мертвенным холодом обдал сердце.

- Ну вот в тот вечер... Да главное другое! Ну уволят, и черт с ними! Но у нее же детей двое. Пока она другую работу найдет, кто их кормить будет? Понимаешь?

- Это я хорошо понимаю... — прошептала Милка, и ей отчетливо вспомнился тот вечер. Как они с Гаврошем пришли к пустому гастроному, а потом он выскочил оттуда как ошпаренный и потащил ее в другой магазин, и вид у него был какой-то перепуганный. Вдруг еще одно воспоминание, совсем недавнее, всплыло в памяти: Гаврош и его компания гуляли в столовке, и Гаврош показывал ей пачку сотенных, развернув их веером, спрашивал: «Ты когда-нибудь столько видела?» И снова страх холодом окатил сердце, тяжкое предчувствие стало обретать черты уверенности.

- Какой ужас... — повторила Милка, но теперь эти слова относились к Гаврошу, а не к кассирше Полине.