У каждого своя война

А за спиной Степан Егорович и Сергей Андреевич что-то бубнили про сбитый американский самолет и про то, что это чревато серьезными последствиями, но мы, дескать, не уступим, и если надо будет, то снова пойдем, как один, потому что такой уж мы народ — если Родина в опасности, то все, как один... добровольно... не щадя жизни своей... Потом Сергей Андреевич ушел, и Степан Егорович молча скрипел табуретом, вздыхал, чиркал спичкой, прикуривая папиросу. Люба чувствовала на спине его тяжелый, внимательный взгляд. Было в этом взгляде нечто важное... то, что возникло между ними, когда они гуляли по кладбищу, а потом ехали домой.

Люба оглянулась, быстро оглядела его, всего целиком. Степан Егорович сидел, выпрямившись, на табурете, в офицерской гимнастерке, плечистый и поджарый.

И лицо у него было совсем не старое, с крепкими сильными чертами, и руки красивые... только вместо одной ноги — деревянная култышка. Степан Егорович перехватил ее взгляд, смутился.

- Робки что-то опять нету, — сказала Люба.

- Придет... — Степан Егорович кашлянул в кулак, повторил: — Придет... Его дело молодое — после гулять будет некогда…

В коридоре заголосил звонок. Люба встрепенулась, бросилась открывать. Нина Аркадьевна тоже вышла в коридор. На пороге стоял участковый Гераскин.

- Если вы идете к ним, то звонить надо четыре раза, а не два! — нервно проговорила Нина Аркадьевна.

- А я арифметику плохо знаю, — улыбнулся Гераскин, — со счета сбился!

Нина Аркадьевна оскорбленно фыркнула и пошла к себе. Полы ярко-синего китайского халата развевались, как крылья летучей мыши. Гераскин крякнул, войдя на кухню, за руку поздоровался со Степаном Егоровичем:

- Здорово, фронтовая душа. Как живется-можется?

- Да живы, что нам сделается? — развел руками Степан Егорович.

- С чем пожаловал, Гераскин? — весело спросила Люба, а у самой сердце екнуло — вдруг что-нибудь про Борьку скажет?

- Что старший пишет? — спросил Гераскин, строго глядя на нее.

- Да не пишет давно! Амнистия когда еще была, больше года прошло, а он молчит. И не объявляется, — несчастным голосом ответила Люба. — И справки не знаю, где навести. Помог бы, Гераскин.

- А чего тут справки наводить? Я тебе и так могу сказать, значит, не сочли возможным.

- Что не сочли? — не поняла Люба.

- Амнистировать. Небось он и там гонор свой показывал, вот и остался досиживать…

- Что уж теперь об этом толковать, — вздохнул Степан Егорович, — немного осталось. Люба, сколько осталось, год-два?

- Сколько суд определил, столько и осталось, — сказал Гераскин. — Считай — не считай, меньше не сделается. Дай ей и не об этом думать надо.

- Об чем же еще? — насторожилась Люба.

- У тебя младший растет, Люба... — Гераскин помолчал, добавил многозначительно: — И я уже кое-что слышал... какие он дружбы с Гаврошем водит... и еще кой-чего слышал…

И тут Люба сорвалась. Нервы не выдержали.

- Что ты слышал? Что?! Дармоед несчастный, губошлеп! Ты поменьше слушай да побольше работай! А то вон ряшку наел, в зеркале не помещается! И туда же! Он слышал! Что вы парня загодя к тюремным воротам толкаете? А ну, вали отсюда к чертовой матери, чтоб духу твоего здесь не было. Или я за себя не ручаюсь! Гераскин вскочил со стула, принялся решительно напяливать фуражку:

- Н-ну-у, хорошо... расчудесно... Ты меня еще попомнишь, ты у меня запляшешь…

- Не пугай! Пуганые! Лучше пятерку отдай, что неделю назад брал! Или забыл уже?! Так напомню, не постесняюсь! — Глаза Любы полыхали яростным голубым огнем, и смотреть в эти глаза сейчас было трудновато.

- Хорошо, хорошо, — кивал Гераскин. — Я тебя припеку, век помнить будешь. Я тебе сделаю козу…

- Топай отсюда, Гераскин, подобру-поздорову! На кухню заглянула жена Сергея Андреича Люся, спросила испуганно:

- Что случилось, что? — Она уставилась на участкового уполномоченного. — Вы так кричали, я испугалась.

- Тебя еще тут не хватало! — рявкнула Люба. — Скройся!

Люся исчезла, а Гераскин решительно направился из кухни. Степан Егорович успел взять его за рукав мундира:

- Погоди, Гераскин... Что вы как на рынке... вот люди... Пойдем ко мне, словом перекинемся. У тебя ведь дежурство кончилось?

- Да кончилось. Домой шел... — хмуро ответил Гераскин.

- Давай заглянем ко мне на минутку…

И он потянул участкового за рукав в коридор, Гераскин нехотя последовал за ним. Степан Егорович стучал своей деревянной култышкой по коридору, и на кухню доносился его глуховатый миролюбивый голос:

- Ты войди в ее положение... Баба день-деньской на работе мается, устает хуже мужика всякого, вот и нервная... Наговорит с три короба, а потом сама же и переживает…

На кухню заглянула Нина Аркадьевна и металлическим голосом проговорила:

- Попрошу потише! У меня дочь больна, а вы разорались тут, как на рынке!

- Да провались ты вместе со своей дочерью! — взорвалась Люба. — Дверь плотнее закрывайте и не подслушивайте!