У каждого своя война

- Думаете, товарищ Сталин умер, так все можно! Святое грязью обливать можно?! Теперь я догадываюсь, о чем вы там роман по ночам строчите! На наше героическое прошлое клевету льете?!

- Ты легче, легче, музыкант хренов! — вдруг рассвирепел Степан Егорович и поднялся с табурета. — Ты это героическое прошлое со стороны видел! Когда в ресторанах чаевые сшибал!

- Ах так? — задохнулся от гнева Игорь Васильевич. — Н-ну, хорошо... вы пожалеете о своих словах! Еще как пожалеете! — он погрозил Степану Егоровичу кулаком и выскочил из кухни, кричал уже в коридоре: — Хамье! Люмпены! Родимые пятна на теле советского общества!

- К-как он сказал? Кто? Лю... люм... кто такие? — Степан Егорович даже растерялся.

- Люмпены, — улыбнулся Сергей Андреевич. — Ну, вроде... оборванцы, беспризорники…

- Это почему же беспризорники? У нас дом есть, работа... Совсем, что ли, из ума выжил? Паразит… тьфу! — рассердился Степан Егорович. — Небось сейчас сел и донос пишет.

- Ты потише, Степан, — сказала Зинаида. — Он в коридоре слушает.

Игорь Васильевич действительно стоял в коридоре, открыв дверь в свою комнату, и слушал затаив дыхание.

- А пусть слушает! — махнул рукой Степан Егорович и проговорил громче: — На нас пиши — не пиши, взятки гладки!

- Ты не шути, Степан, — сказала Люба, — а то загонят за Можай…

- А нам все равно! Что Москва, что — Сибирь! — усмехнулся Степан Егорович. — В Сибири-то, на морозе, говорят, пьется легче!

И все разом с облегчением рассмеялись. И сразу забылось тревожное сообщение Левитана, все занялись делами, которых у каждого было невпроворот. Ушли к себе Люся и Сергей Андреевич, ушла Зинаида, бормоча, почему до сих пор не пришел с работы Егор, небось в пивную наведался, паразит, свинья грязь всегда найдет, придет пьяный — на порог не пущу. Люба стала вновь чистить картошку, думая о том, что скоро придет с работы Федор Иванович, а у нее ничего не готово. Тяжело с его язвой работать в вечернюю смену, ест что попало, всухомятку. Потом она вспомнила, как третьего дня в школе на родительском собрании классный руководитель говорила ей, что у Робки совсем плохи дела с учебой, страшно много прогулов, хулиганство — швырнул в окно директорского кабинета кирпич, чуть человека не убил.

- Это не он, — невольно перебила Люба, вспомнив ночной разговор с сыном.

- Как это не он, когда — он, — снисходительно усмехнулась классная руководительница, средних лет женщина в строгом, мужского покроя сером костюме. — Я понимаю, каждый родитель стремится защитить своего сына или дочь, но этим вы оказываете им медвежью услугу.

- Он мне говорил, что это не он, — упрямо сказала Люба. — Я ему верю, он мне никогда не врет.

- Вы в этом уверены? — Опять снисходительная, даже сочувствующая улыбка появилась на губах классной руководительницы. — Подростки в его возрасте и с его наклонностями всегда много врут.

- Мне он никогда не врет, — с тем же упрямством повторила Люба.

- Хорошо. Значит, он вам рассказывает про все свои художества? — Голос классного руководителя сделался ледяным. — Почему же вы не принимаете меры? Или вы ждете, когда он натворит такое, что... его, как… вашего старшего сына, отправят в тюрьму? В конце концов, это ваше дело, дорогая моя! — Классная руководительница перешла на официально-фамильярный тон. — Но мы вовсе не желаем, чтобы позор лег на всю школу!

Если бы они разговаривали один на один, Люба сказала бы этой курве все, что она про нее думает, но в классе сидело полно родителей, и все напряженно слушали, явно осуждающе глядя на Любу.

- К тому же нездоровое влияние вашего сына и его дружка Богдана распространяется на весь класс.

Средний уровень успеваемости за четверть резко снизился, увеличилось количество разных ЧП. Поймите, я должна принимать меры. Думаю, другие родители меня поймут и одобрят мои действия…

И многие родители в знак одобрения закивали, кто-то сказал:

- Давно пора принимать меры.

- Что вы хотите сделать? — едва слышно спросила Люба.

- Скажите, Любовь... э-э, простите, забыла ваше отчество…

- Можно и без отчества, — резко сказала Люба.

Страх и неуверенность у нее прошли. Она поняла, что сыну ее, Робке, угрожает опасность, и Люба была готова защищать его, как тигрица, и она сразу вся подобралась, как перед прыжком, лицо приняло жесткое, бесстрашное выражение.

- Как бы вы отнеслись, если бы мы предложили перевести Роберта в школу вечерней молодежи? — медленно, сбавив тон, произнесла классная руководительница. — Там такие же условия, уровень преподавания высокий, совсем не хуже, чем у нас…

- Нет! — резко сказала Люба. — Не пойдет он в вечернюю.

- Но мы можем его убедить... все вместе... — улыбнулась классная.

- Не буду я его убеждать. Я не хочу, чтобы он куда-то переводился. Поступил в эту школу и закончит ее.

- Но послушайте! — не выдержал один родитель — худощавый, болезненного вида мужчина, в очках в роговой оправе. — Этот вопрос касается не только вас.

Наши дети…