У каждого своя война

- С ума сойти, падла! Тут же рыл двадцать расселить можно... — шепотом ужасался Богдан.

- Да уж ты расселил бы, — усмехнулся Робка. Они остановились на пороге гостиной — необъяснимо огромной, со сверкающей хрустальной люстрой, с лакированной, льдисто отсвечивающей мебелью. Большой круглый стол под белой скатертью, и широкие кресла в белых чехлах, и широченный диван, тоже в белом чехле, ну такой широченный, что на нем запросто могло улечься трое. И картины на стенах, большие, в тяжелых лепных багетовых рамах. На одной Ленин, читающий в кабинете газету «Правда», на другой — размытая, покрытая лужами дорога, уползающая к горизонту через бескрайнее поле с поникшей после дождя пшеницей, на третьей — бушующее море и раздрызганный тонущий корабль с рваными парусами и обломком мачты. И еще на одной картине, висящей отдельно, изображен был пожилой бородатый человек, сидящий в глубоком кресле, облокотившись о подлокотник и подперев рукой голову, он задумчиво смотрел на Робку и Богдана сквозь круглые очки, на нем был костюм и белая рубашка с галстуком.

- Кто это? — опять шепотом спросил Богдан, с суеверным страхом глядя на старика.

- Откуда я знаю? Что я тебе, энциклопедия? Кота спроси, — раздраженно ответил Робка.

Костик услышал и сказал с усмешкой:

- Ну вы даете, кореша! Это Циолковский!

На столе на белой скатерти красовались синие чашки и большой с синими цветами фарфоровый чайник, хрустальная ваза, полная печенья и конфет в цветных обертках, большой белый торт посередине, уже нарезанный на куски. Все это выглядело торжественно. Подавленные, в молчании, ребята расселись за столом. Богдан боялся положить руки на белоснежную скатерть и держал их на коленях под столом.

Костина мама величественными движениями разлила чай по чашкам, положила каждому на тарелку по куску торта.

- Меня зовут Елена Александровна, — милостиво улыбнулась Костина мама. — Пейте чай, ребята, не стесняйтесь.

- Включи телевизор, мам, — попросил Костик.

И тут произошло самое настоящее чудо. Елена

Александровна подошла к большому, полированного дерева ящику, стоявшему на тумбочке, отодвинула шторку и нажала какую-то кнопку. Засветился маленький прямоугольник, по нему побежали извилистые полосы. Перед прямоугольником была укреплена квадратная выпуклая линза, наполненная водой. Эта линза раза в два увеличивала светящийся прямоугольник, хотя несколько и искривляла его. Елена Александровна повертела какие-то ручки, полосы на экране исчезли, и... появились маленькие живые люди, и раздались голоса. Передавали какой-то спектакль.

В детстве Робка был уверен, что в радио, в небольшой коробке за круглой тарелкой, кто-то прячется, живой и маленький, и говорит разными голосами. Чтобы обнаружить этого человечка, Робка как-то разобрал тарелку радио на мелкие части. Человечка не нашел, но был жестоко выпорот матерью. Тем не менее вера его в то, что человечек этот где-то в радио прячется, Робку не покинула. И вот сейчас он увидел воочию этих маленьких людей.

Ребята, вытянув шеи, ошеломленно смотрели на экран, забыв про угощение.

- «Анну Каренину» передают, — со значением произнесла Елена Александровна. — Вы читали «Анну Каренину», ребята?

Друзья сделали вид, что не расслышали. Костик поморщился досадливо и сказал:

- Читали, читали, мама! Великое произведение, гордость русской литературы и мировой тоже, настольная книга пролетариата, мощное оружие трудящихся в борьбе за свободу и независимость угнетенных негров всего земного шара. Эта книга освещает им путь к светлому будущему, всеобщему братству и справедливости, а во главе всего этого стоит боевой авангард рабочего класса, наша великая всепобеждающая Коммунистическая партия, ум, честь и совесть нашей эпохи, учение которой непобедимо, потому что оно верно! — Костик говорил как заведенный, на одном дыхании, механическим, без всякого выражения голосом.

Робка не выдержал и прыснул в кулак. Лицо Елены Александровны потемнело от негодования, с величественного тона она сорвалась на визгливый и скандальный:

- Прекрати немедленно! Что за шутки ты себе позволяешь?! Не забывай, кто твой отец! И не старайся казаться менее воспитанным, чем ты есть! — Она вышла из столовой, шелестя полами длинного халата — они развевались, подобно огромным крыльям.

- Чего ты гусей дразнишь? — недовольно проговорил Богдан. — Возьмет и выгонит нас, а мы еще не ели, — и Богдан вонзил ложку в кусок торта, отломил большущий кусок и запихнул в рот, стал быстро и жадно жевать.

- Да ну ее! — зло ответил Костик. — Все чего-то из себя представляет! — он произнес, кривляясь и подражая голосу матери: — А вы читали последний роман Рыбакова? Называется «Шоферы»! Это ужасно! Так грубо, такие низменные страсти! За что ему Сталинскую премию дали, не понимаю!

Робка опять не выдержал и прыснул в кулак — у Костика получалось очень смешно и похоже.

- Все ей возвышенные страсти подавай... — зло заключил Костик.

- Да-а, брат, тяжело тебе живется, — насмешливо протянул Робка.

- А ты думал, легко? — Костик серьезно посмотрел на него. — Сбежал бы, да не знаю куда.