Аргентинцы, связанные с крайне правыми, просчитались и сильно. Это был семьдесят шестой год, мосты дружбы только намечались. Общество в Италии еще не было серьезно расколото, не радикализовалось, крайне правых, как и крайне левых было слишком мало. В семьдесят шестом существовала лишь ограниченная группа людей, поддерживающих Аргентину — в Консульте, в Палате депутатов, побольше — в Сенате, приближенных Короля. Часть занимали такую позицию из-за денег, и только часть — по геополитическим соображениям. Тогда еще аргентинские военные не окончательно разругались с североамериканцами, их сводная дивизия даже воевала в ЗАПТОЗ. Сил у аргентинского лобби, чтобы дать депутату Полетти многолетние ассигнования на дорогу не было — и они решили дать денег лично барону.
И просчитались в этом. Барон был аристократом, и он был честным человеком. С одной стороны — сейчас у него хватало денег. С другой стороны — он еще не забыл, что такое честь. Подкупить аристократа — было намного сложнее, чем подкупить простолюдина.
Барон отрицательно покачал головой
— Неужели я так дешево выгляжу?
Человек в черных полицейских очках повторно запустил руку в сумку и положил на стол еще одну пачку.
— Вы правы. Миллион. Для ровного счета. Скажите, кому еще нужно дать в вашем комитете, чтобы вопрос прошел.
Барон снова покачал головой
— Вы меня утомляете. Идите вон.
Человек в черных полицейских очках начал выкладывать на стол новые пачки.
— Три миллиона. Никто не узнает о нашей дружбе, не переживайте. У нас уже много друзей.
Барон улыбнулся
— Вероятно, вы судите людей по себе. У вас нет друзей, у вас есть работники. Пока вы платите — они будут работать на вас. Как только кто-то заплатит больше — они станут работать на других. Вон, тот же Сантелли. Вы думаете, что он действительно ваш друг?
— Можете мне не верить, барон — сказал Сантелли — но я действительно друг Аргентины. Эти люди ведут войну…
— Против собственного народа… — сказал барон — я и забыл. Да… такой человек как вы может и впрямь стать другом Аргентины…
— Сколько вам нужно?
Барон уже забыл о дороге. Да, он играл по правилам — но он был достаточно самостоятельным игроком, чтобы позволить себе самостоятельно выбирать партнеров по игре. Аргентинцы — были последними, с кем бы он хотел сесть за стол. Барон не был коммунистом — но считал, что даже методы Муссолини были чрезмерными, а уж аргентинцы…
— Нисколько.
— Вы так богаты? — спросил Сантелли с уже откровенной злобой в голосе. Барон слышал, что отец Сантелли лишился довольно приличных участков земли в Триполитании, на которых обнаружили нефть. Да как лишился — просто заложил их банку, а деньги прокутил. Сантелли был вынужден начинать с нуля, такие люди обычно испытывают злобу по отношению к другим людям, к обществу, потому что считают себя несправедливо лишенными того, что они заслуживали по праву. Барон родился в счастливой и довольно состоятельной семье и потому, как все европейские аристократы испытывал чувство вины за свое благополучное происхождение и старался как-то загладить его.
— Вполне.
— Да… — сказал человек в черных полицейских очках — скорее всего, вы и в самом деле не испытываете нужды. Кто же будет испытывать нужду, отмывая деньги мексиканской наркомафии.
— Теперь вы оскорбляете меня в моем доме — заметил барон — я, кажется, уже сказал вам идти вон.
Человек в черных полицейских очках аккуратно собрал деньги обратно в сумку. Вместо денег — выложил на стол папку с документами. Барон только сейчас заметил, что у этого человека — руки в тонких перчатках телесного цвета.
— Несомненно, господин барон… Вы правы в одном — если вы не хотите дружить с нами, вы будете работать на нас. Ознакомьтесь с этими документами на досуге. Спросите вашу очаровательную молодую жену, что они обозначают. Она может вам не ответить… мексиканская кровь горяча, а если в сочетании с итальянской… Но вы все равно спросите…
Человек в черных полицейских очках встал, закинул сумку на плечо, улыбнулся. Когда он улыбался — его лицо было чем-то похоже на череп.
— Мы не осуждаем вас, синьор барон. Хороший дом, молодая жена, побольше денег… все что нужно, чтобы встретить старость. Но вот сицилийские друзья могут иметь совсем другое мнение относительно этого…
Человек в черных полицейских очках вздохнул и закончил
— Кстати, как ваш сын? Умный мальчик? Если хотите, мы можем помочь с его… так сказать, трудоустройством. До встречи, господин барон…
На следующий день — барон Цезарь Полетти разбился на спортивной машине, в нескольких километрах от своего поместья. Официальный вердикт был прост — не справился с управлением, дорога и в самом деле была опасной, а поворот — не просматриваемым. Полицейских удивило только то, что не было следов торможения — выглядело все так, как будто барон вошел в поворот, совсем не тормозя, на полной скорости. Такое мог утворить лишь обширявшийся наркотиками юнец — но не депутат парламента. Но признаков преступления не было, барона в этих краях слишком уважали, чтобы говорить о самоубийстве — ведь самоубийц хоронят за кладбищенской оградой. Дело закрыли…