У красавиц нет души

Мама опускается на ковёр. Держится за висок.

В комнату забегает бабушка – в спину её погоняет ненависть. Папа иногда заступается за маму. Но сейчас его дома нет.

Мамино лицо искажено. Мне страшно смотреть на неё, я отворачиваюсь. Мне хочется подбежать к бабушке и мутузить её сухое тело кулаками. Вместо этого, я громко реву. Я хочу, чтобы они помирились и успокоили меня.

– Ребёнка угробишь, тварь! – бабушка указывает на меня пальцем – Чтоб ты сдохла! – повторяет она в который раз, громко уходит на кухню.

– Пошла ты на хуй! – кричит уже мама. Мама задыхается – она тоже ненавидит бабушку. Ненавидеть кого-то тяжело. Мы остаёмся с мамой на ковре, я крепко обнимаю её.

Всё вдруг превращается в сумбур. Мелькают вещи, одежда – закидываются наспех в чемодан, мама натягивает на меня шубу. Кричит бабушка и выхватывает у мамы из рук мой красный нелюбимый, потому что колючий, шарф. Кричит мама. Две женщины – молодая, высокая мама и сухая бойкая бабушка. Мне страшно – прямо передо мной эти две женщины начинают драться. Почему-то я чувствую, что ужасно виновата. Они дерутся из-за меня. Плакать больше не получается. Мне страшно, и я стою, прижавшись к входной двери. Вот бы нам удалось просто уйти.

Наконец, бабушка отступает перед безбрежной уже маминой яростью.

Будто через мгновение мы стоим в большом полупустом здании. Ленинградский вокзал. За окнами метёт, кидает на стекло белые крапинки, но здесь тепло. Буфет и круглый стол на длинной ножке. Снизу мне видно мамины губы, опухшие, и красные веки, будто она не спала несколько ночей. Откуда-то возникает папа. Папина ладонь на уровне моих глаз, тянется к маминой.

– Свет, ну ты должна понимать, – родители не смотрят на меня. – У неё была очень тяжёлая жизнь. Войну человек перенёс. Отец сколько сидел, чего она тогда только не пережила… Я не оправдываю её, она совсем «того» уже… Но она ж моя мать.

– Я просто не хочу видеть её, вот и всё, – мамин голос срывается. Она вырывает свою руку из-под ладони отца.

– Ты как будто не знаешь, – папа снова тянется к руке, – нам деньги нужны.

Мама кивает, как-то странно. Так кивают, когда не согласны, но не могут больше спорить. Снизу мне видно, что на мамином лице появляется решимость.

– Да. Деньги нужны. А ты нажираешься. Пропадаешь по три дня, на работу не выходишь. А я пашу, как лошадь и в мороз гуляю с ребёнком, только чтобы не идти домой.

Из-за этого и был их последний скандал с бабушкой. Мы снова долго гуляли с мамой на морозе, а потом я заболела. У меня была температура всего пару дней, но бабушку было не остановить. А мне так хотелось снова остаться с мамой вдвоём. Я знаю – если бы я не заболела, бабушка кричала бы из-за другого. Она всегда кричит на маму из-за разного. Ещё я знаю, что папа правда иногда напивается. Когда он так делает, бабушка тоже кричит – кричит, что папа пьёт, потому что его обманом и беременностью заставила жениться на себе тверская шкура.

– Тогда мы уезжаем, – мамины опухшие губы вытягиваются в упрямую нитку, – я не хочу оставлять больше Ленку с ней. Ты знаешь, что она делает, что говорит обо мне моей же дочери. Поедем к моей маме, будем жить там.

– Свет, ну почему ты меня бросаешь? – папа говорит с укором. Так, будто мама виновата.

Мама снова странно кивает. Мне шесть лет, но я понимаю – она решила больше ничего не объяснять. Вдруг хочется кричать на папу. Я хочу, чтобы он устроился на три работы, перестал пить. Хочу, чтобы он пошёл домой и запретил бабушке ругать маму. Но я помню – папа боится бабушки ещё больше, чем мама. Я давно заметила – папа слушается свою мать точно также, как и я слушаюсь свою. Кажется, он ослушался её только единственный раз, когда женился.

Мы с мамой уезжаем. Можно на электричке, но электричка только через час. Мама торопится, поезд приходит быстрее. У окошка кассы, когда мама покупает билет, папа рассматривает её спину, а я рассматриваю папу. Он выглядит брошено и как-то удивлённо.

В поезде темно и пахнет несвежим. Мы садимся сбоку, друг напротив друга, через столик. Вот бы поесть, но еды у нас с собой нет и лучше не просить у мамы. Она смотрит в окно.

Вдруг мама резко встаёт, молча вытаскивает меня из-за стола и сажает к себе на колени. Мама обнимает меня так, будто, отпусти она меня вдруг, ей придётся каким-то странным образом утонуть. Так мы и едем в новую жизнь – смотрим на мелькающие за окном огоньки. Они постепенно превращаются в темноту и из-за этого приходится смотреть уже на оконное стекло.

– Ленка, я тебя люблю! – шепчет мама мне на ухо.

– И я тебя, мам!

ГЛАВА 2.