У кромки моря узкий лепесток

Однажды, вернувшись из колледжа, он вынул содержимое почтового ящика, взял свой еженедельный журнал о пришельцах и природных чудесах, а остальную корреспонденцию положил на столик в прихожей. Марсель привык к тому, что в доме в это время пусто. Так как у обоих родителей расписание было непредсказуемое, они давали сыну ключ от входной двери с пяти лет, а на трамвае и автобусе он научился ездить один с шести лет. Он был высокий и худой, с тонкими чертами лица, черными глазами, глядевшими на мир с удивлением, и жесткими волосами, которые стягивал резинкой. Прической он походил на исполнителя мелодий танго, в остальном же, подражая Виктору Далмау, был сдержан и говорил короткими фразами, избегая подробностей. Он знал, что Виктор не его отец, а его дядя, но эти сведения значили для него так же мало, как и легенда о бабушке, которая слезла с мотоцикла среди ночи и затерялась в толпе отчаявшихся людей. Первой в тот день домой пришла Росер, с тортом в руках по случаю дня рождения сына, а немного погодя, после тридцатичасового дежурства в больнице, появился Виктор, не забыв принести подарок, о котором Марсель мечтал с трех лет.

— Это настоящий микроскоп, поэтому он такой большой, он будет служить тебе, пока не женишься, — пошутил Виктор, обнимая мальчика. Он чаще выражал свою любовь, чем мать, и был куда более мягким по характеру. Мать невозможно было на что-то уговорить, зато Марсель знал не меньше десятка приемов, чтобы добиться от Виктора того, что ему нужно.

После ужина и торта мальчик принес в кухню почту.

— Ты только посмотри! Это же от Фелипе дель Солара! Я его несколько месяцев не видел, — сказал Виктор, взглянув на адрес отправителя.

Он держал в руках большой конверт со штемпелем адвокатской конторы дель Солар. В нем лежал конверт поменьше и записка с предложением вместе пообедать как-нибудь на днях и с объяснением, почему письмо шло так долго: его послали на старый адрес Фелипе, но оно вернулось на почту, так и не попав к нему в руки, ведь теперь у него квартира неподалеку от Гольф-клуба. Через минуту крик Виктора заставил вздрогнуть жену и сына, они никогда не слышали, чтобы он повышал голос.

— Это о маме! Она жива! Жива! — повторял он, и голос у него срывался.

Марселя мало взволновала эта новость, он бы предпочел, чтобы вместо бабушки материализовался кто-нибудь из пришельцев, но его настроение изменилось, когда ему объявили, что они отправляются в путешествие. Начиная с этого момента, вся их жизнь была подчинена приготовлениям к встрече с Карме: письма шли туда и обратно без надежды на ответ, летели телеграммы, Росер оставила уроки и концерты, а Виктор — работу в больнице. Марселем никто не занимался; воскресшая бабушка значила больше, чем потеря целого учебного года, и больше, чем он сам. Они летели перуанской авиалинией, с пятью пересадками, до Нью-Йорка, оттуда плыли на корабле до Франции, потом ехали из Парижа до Тулузы на поезде и, наконец, до княжества Андорра на автобусе по дороге, которая извивалась по горам, словно бегущая ласка. Никто из троих не летал раньше на самолете, и благодаря этому опыту открылась единственная слабость Росер — боязнь высоты. В обычной жизни, когда она смотрела на улицу с балкона последнего этажа, она скрывала свою акрофобию так же стоически, как терпела любую боль и любые трудности. Стиснуть зубы и тащить свою ношу дальше, не показывая истинных чувств, — таков был ее девиз, но в самолете у нее сдали нервы и всегдашняя уравновешенность исчезла. Мужу и сыну пришлось держать ее за руку, утешать, отвлекать и поддерживать, когда ее рвало в течение нескончаемых часов полета, и почти волоком таскать ее на пересадках, поскольку она едва могла передвигаться сама. По прибытии в Лиму — вторая пересадка в этой одиссее после Антафагасты^[29] — Виктор, учитывая ее плачевное состояние, решил отправить жену обратно домой по суше и продолжать путь с Марселем, но Росер наотрез отказалась возвращаться, проявив обычную твердость характера.

— Я полечу хоть в самом аду. И хватит об этом говорить.

Так она и летела до Нью-Йорка, дрожа от страха и мучаясь рвотой, то и дело меняя бумажные пакеты. Она хотела заставить себя привыкнуть летать, поскольку знала, что в будущем ей придется это делать, если проект создания оркестра старинной музыки, которым она занималась, претворится в жизнь.