У любви четыре руки

Едва затронув в своем творчестве тему гендера, я поняла, что литературный текст может служить волшебной защитой: ведь даже описывая в малейших подробностях свою личную жизнь, всегда можно сказать родственникам-гомофобам и слишком любопытным читателям, что «это же литература, все выдумано, все взято из головы». У литературы есть еще один плюс: в отличие от жизни, где надо вписываться в «гетеросексуальную матрицу» и быть либо замужней матроной, либо бучем в обуви типа «сабо» и обязательно с собачьим поводком в мускулистой руке, либо чопорной фем, в литературе можно воплощаться и в ту, и в другую, и даже в того или в «то». Начав с романа про союз двух мужчин, живущих в Питере на Парке Победы, я продолжила свое литературное «я» рассказами про замужнюю женщину, вожделеющую других женщин в ортодоксальной синагоге, разделенной на мужские и женские половины; про однополую пару, у которой чудесным образом рождаются друг от друга прекрасные дети, или про незатухающую любовь молодой девушки к знаменитому пожилому артдилеру, который умер четыре года назад.

Сходную всеядность я неожиданно для себя обнаружила в тонкой блондинке, у которой на юзерпике на руках был крокодил, а на лице — загадочная улыбка Джоконды. Лида Юсупова пришла в мой Живой Журнал с заявлением, что ей нравится моя проза; ее произведений я тогда не читала, но уже, через ее посты в сетевом дневнике, ощущала похожесть, которая затем переросла в сестринство, поддержку, деятельный, порой додекафонный дуэт. Лида с негодованием относилась к малейшему проявлению несправедливости — будь то несправедливость по отношению к бездомным, к меньшинствам, к животным. Ее сексуальная ориентация оставалась скрытой под платьем, за дрожащим экраном компьютера — в то же время, оставаясь неуловимой, расплывчатой и неясной, как романтичная фотография, она точно знала, какие у квиров должны быть права; что нужно делать и чего добиваться, чтобы в обществе наконец можно было, не скрывая своей ориентации, спокойно и свободно вздохнуть. Освободившись сама от предубеждений, Лида своими текстами — про испытывающих отцовские чувства транссексуалов, про ярких, как драгоценность, драгквинов, просто про обольстительных женщин — освобождала меня. Так сложился союз.

Между отчаянием и оргазмом

Лида Юсупова.

Я с детства хотела быть писательницей. Скорее всего, из-за боязни исчезнуть без следа.

Но мои тексты живут отдельно от меня; в них — я, но они — не я, и я отдам всё, и тексты, и свою жизнь за любимых людей, и, прежде всего, за моих приемных детей, с которыми мы однажды, весной 1992 года, нашли друг друга в детдоме под Петербургом (подарок моей судьбе от судьбы одного великого поэта: в детдом я пришла по его делам) — Рината и Диму. Да, я бы все отдала, но никто не взял, и Димы уже нет — он покончил жизнь самоубийством 5 августа этого года. Рассуждать здесь о себе, о своих «творческих путях» после этой трагедии я не могу. Поэтому рву на мелкие кусочки написанную до Диминой смерти «Творческую биографию», и кидаю сюда лишь некоторые из них.

Прошло несколько месяцев. Книга готовится к печати, и у меня еще есть возможность вернуться сюда, в это послесловие-автобиографию, войти в то свое состояние — в те слова, которые я писала здесь, находясь в глубочайшем потрясении от трагедии, самой страшной трагедии в моей жизни. Когда я писала это, Димочка (словно) еще стоял рядом со мной — сейчас же я ощущаю пустоту, и эта пустота — заживляющая. И мне хочется сказать всем читающим нашу книгу: главное — это пережить боль; время вынесет вас из отчаяния, и жизнь снова будет вся ваша — с ее легкостью, светом и наслаждениями. Между отчаянием и оргазмом — давайте будем жить под лозунгом: «Никогда не сдаваться!» и выживем, вопреки всему.

1987… Я решила, что никогда не смогу больше писать по-старому, а буду писать так, как будто только что родилась, или как будто мир только что родился. Свобода — чистота, пустота, огромный вдох, обновление, счастье, эйфория. Я буду принимать слова — напрямую — такими, какие они есть, и они сами раскроют свои значения, я открою себя вам такой, какая я есть. Меня удивляет эта простота свободы. Освобождаться от пут и путаницы чужого, и хотеть только правды от слов, сюжетов, себя, мира.