У меня девять жизней

Охотник засмеялся, прикоснулся к Колькиному плечу и выговорил:

— Ко-лия… — потом к Володе: — Во-олодзия… О, хум-м!

— Су-убх'а нараоа, хум-м, — повторил Колька. — Коля, Володя… — он тоже тронул охотника за плечо, над перевязью.

— Джаванар! — крикнул охотник в восторге от Колькиной понятливости. — Джаванар, Джаванар! Колия — адвеста, — сказал он убедительно и засмеялся, теребя бороду.

— Откуда бы ему знать наши имена… проворчал Колька. — Его-то зовут Джаванаром… Ра-фа-ил, — произнес он по слогам.

Охотник прямо-таки засиял, повторил: «Рафаи, Раф-фаи, хум-м!» — и показал на дверь.

Жара была крепкая. Они, как из предбанника, шагнули прямо в парную — волосы зашевелились на голове. Гепард, привязанный к дереву, облизывался и басисто мяукал. Поляна была точь-в-точь похожа на вчерашнюю: такие же мощные деревья с перистыми кронами, и густой жестколистый подлесок, в котором сейчас же спрятался дом, стоило лишь отойти от него на десяток шагов.

Джаванар не повел их к Рафаилу. На краю поляны, у ручья, он стянул через голову перевязь и нагрудник, развязал пояс и остался в неизменных коричневых плавках. На его выпуклой груди висел сухой красный жук с толстыми лапками…

— Теперь он будет купаться, — нетерпеливо проговорил Володя и ошибся.

Джаванар не собирался купаться. Он показывал гостям, что с утра надо бы умыться. С низкорослого кустика над ручьем он сорвал комок зеленых путаных нитей, окунул в воду и потер руками — пошла пена. Мыться было отлично. Вода текла в меру прохладная, чистая, без песчинки. Полотенец этикет не предусматривал. Кожу, скрипящую от чистоты, сушили на солнце, а тем временем причесывались веточками хвоща, похожими на пластмассовые ершики, Но мало того! Подсохнув, Джаванар полез в кусты за ручьем, словно в комод. Поиграв могучими лопатками, выудил сочный корешок толщиной в мизинец, ополоснул его в воде, отломил кончик и стал водить под бородой, ощупывая пальцами кожу. Корешок он осторожно держал, растопыривая свободные пальцы. Волосы сыпались на траву. Колька принял корешок, побрил Володю, а тот в свою очередь, почистил ему щеки и шею под бородой, причем едва не испортил всю красоту, засматриваясь на Джаванара.

Неподалеку чернел гладкий ствол, уходящий вверх, за лиственный купол. Охотник подбежал к стволу, отбил по нему дробь ладонями. Сверху насморочным басом отозвалось: «Э-хе-хе-ее-е». Джаванар отошел и уселся, поджав ноги. Сейчас же сверху полетели оранжевые мячики, мягко плюхаясь на траву, потом зеленые — покрупнее, и, наконец, по стволу вниз съехала здоровенная обезьяна. Под мышкой она держала мохнатую рыжую дыню. Черная морда нахмурена, губы трубкой…

Прямо на траве принялись за еду. Ели оранжевые медовики, маслянистую дыню, запивали кисленьким молоком из зеленых грушевидных плодов. Даже Володя признал, что пища отменная. Колька, набив рот дыней, поддразнил:

— Как нашчет белковой нешовмештимошти в эшпэ? Скончаемша в штрашных штраданиях?

— За такое готов скончаться, — ответил гурман Бурмистров.

Их аппетит доставлял видимую радость Джаванару. Он торопливо разделывал дыню охотничьим ножом, единственным стальным предметом, который они здесь видели. Корки и объедки прямо из-под рук хватали черные жирные крысы. Кольке они изрядно портили удовольствие… А обезьяна-официант сидела невысоко на стволе и дразнила привязанного гепарда. Потом пробежала по поляне, смешно подпрыгивая, уморительная в своих серых пушистых шароварах, и ушла вверх по дереву.

Володя вздохнул:

— Земной рай… Только жара убийственная.

Наконец, сытые и чистые, они прошли за Джаванаром короткую аллею и попали на поляну перед лечебницей.

…К добрым чудесам люди привыкают быстро. Увидев Рафаила, парни не удивились, хотя раненый командор встретил их улыбкой и даже помахал свободной рукой. Все остальное, кроме головы, было упаковано в чехол из живой зелени. Впрочем, выглядел Рафаил плоховато — лицо землистое, у рта глубокие складки, глаза ввалились.

Володя сразу подошел к нему, присел и — деловым тоном:

— Ну, вот и отлично… Выкарабкиваешься, издали видно!

Бледные губы шевельнулись, прошептали:

— А, парни… Здорово… Видите — запеленали меня…

— Больно? — спросил Николай.

— Не-е… Негры тут… да вы знаете… — он замолчал.

— Ну-ну?

— Они рисуют… Нарисовали, что через двое суток встану…

— Перелом срастется? — брякнул Володя, и испуганно закрыл рот.

Рафаил ответил равнодушно:

— Перелом… Я думал, вывихнул… Они долго… — опять замолчал.

— Рафа, что — долго? — мягко спросил Колька.

— Смотрели, гнули, — он прикрыл глаза и внезапно спросил полным голосом: — Перелом? Показалось вам с перепугу.

Колька пихнул Володю локтем — молчи. Незачем больному знать подробности. Скверные это были подробности, они оба видели, как правая нога Рафаила болталась, сломанная посредине голени. И видели кость, проткнувшую кожу изнутри.

— А почему ты знаешь, что показалось? — все-таки спросил Николай.

— Сегодня на рассвете смотрели… гнули… — Рафаил снова шептал. — Нарисовали… через двое суток… Где мы, парни?

— Не знаем, Рафа. Пока не идентифицировали, — сказал Володя.

Рафаил вдруг уронил голову.