У меня девять жизней

Колька робкой рукой нащупал горячую голень. Она — правая ведь? Нет, не она… Почему не вздута, где отек? Пальцы натолкнулись на грубый, свежий шрам, а под ним, прямо под кожей, на твердой полосе берцовой кости прощупывалось характерное утолщение. Костная мозоль на месте перелома — муфта, как говорят хирурги. Колька прямо затрясся. Такого не бывает, понимаете? Такую муфту при таком переломе надо наращивать три месяца, в лучшем случае! О Господи, он сам, сам эту кость ставил на место неполные сутки тому назад… Сжав зубы, косясь на Рафаила почти безумными — он это чувствовал — глазами, Колька осторожно покачал ногу. Она была целая. Будто не ломалась.

— Как новая, — с идиотической бодростью сказал он. — Полная консолидация.

Володя, пунцовый от волнения, отталкивал его — рвался посмотреть. Колька машинально поправил веточки.

— Не помню, — шептал больной. — Помню, что Земля, нулевое время. Сколько времени прошло? Амнезия, противно…

— Двадцать один час, — растерянно доложил Володя.

Рафаил прошептал: «двадцать… один…» и вскинул вдруг пронзительные, прозрачные глаза:

— Карпов! Лжете, говори правду!

Подавшись к нему всем телом, Колька убеждал:

— Раф, мы сами не понимаем, святая правда. — сегодня двенадцатое ноября, вчера мы стартовали, понимаешь?

Командир перевел глаза на Володю:

— Бурмистров, правда?

— Честное слова!

— Что же они, волшебники?

Володя поднял плечи.

— Кто они такие? Они н–не н–носят одежды.

— Не знаем, Раф. Пока не идентифицировали. Но как они с тобой объяснялись? — волновался Бурмистров.

— Рисовали, — уже шептал командир. — П–стите… Пр–ос–тите, р–ребята… Я п–посплю…

Володя зашептал:

— Как его сразу… Николай, что же будет? Уверен ли ты в отношении его ноги?

— Говорю — уверен!

Колька был ошеломлен, все как бы сдвинулось в его голове. Слишком много чудес за одни — неполные — сутки! Сейчас уже феномен с квантовыми часами и невытекающей энергией, мучивший его, как дурной сон, казался совершенно неважным. Как на рентгеновском снимке он видел эту спасительную муфту, и она заслонила все остальное. Может быть, в этом было его личное: он действительно валялся три месяца, наращивая такую костную мозоль после такого же перелома. Нет, розовые в корзинках — не шаманство, нет… Бритый и охотница и остальные двое — не шаманы. И пусть их власть над Рафаиловой плотью только подтверждает их земную сущность, пусть Бурмистров говорит, что лишь земные врачи могут врачевать землян — ему все равно. Рафаил теперь транспортабелен. Сейчас же, сию минуту он пойдет и подготовит баросферу к старту. Здесь недалеко, за сорок минут обернется.

Он поднялся, крепко потер виски. Здание науки и все такое прочее. Они вернутся в баросфере и ни на какой транспорт рассчитывать не будут.

Он отдыхал, он мог себе позволить пять минут отдыха — решение принято, предстоит еще действие. И увидев, как Володя придвинул свое лицо к неподвижному лицу Рафаила, он внезапно вспомнил то утро, четырнадцать лет назад, когда он впервые их разглядел и понял.

Он дождался их в проходном дворе — культурных деток — в проходном дворе, под облупленной кирпичной аркой. Прижал к стене. Они смотрели с нервной дрожью, но без страха. Толстый мальчик в очках защищал живот руками. «Бляди», — сказал Кила, детдомовский кореш, а Колька приказал: «Заткнись!» и спросил: «Очкарь, что у тебя в пазухе?» — «Белые мыши, для живого уголка». — «Покажи!»

Очкарь достал красноглазую мышку, показал с ладони.

Второй культурный мальчик — кудрявый маленький еврей — смотрел на обидчика пристально и высокомерно, как бы отталкивая взглядом.

«Беленькая, сволочуга!» — сказал Кила и вдруг ударил снизу по руке Володьки. Мышка шлепнулась в свежий поток мочи на асфальте. Пробежала к стене, иод кирпич. Колька наклонился и увидел, что вместо глаза у нее выпуклая капелька крови, а Раф сказал звонким голосом: «Фашисты!»

Он тогда сплюнул и приказал своим: «За мной…», и они поскакали через заборы к детдому… Так было — четырнадцать лет назад.

— Вова, ты меня слышишь? Я иду к баросфере, ты побудь с Рафаилом, хорошо? Разведаю дорогу.

Он пошел. И будто дождавшись этого, из листьев стены вышел седой человек. Поднес руки к выпуклой груди, приподняв красного жучка — поздоровался. Он улыбался очень обаятельно и эффектно, но Колька своими обостренными чувствами схватил какую–то морщинку около рта, прищуренное нижнее веко, что–то еще, и понял: седому не хочется улыбаться.

Крупными шагами седой подошел к ним и представился:

— Брахак.

— Очень приятно. Коля, Володя, Рафаил.

Брахак кивнул, Он определенно знал уже их имена. Перехватив Колькин подозрительный взгляд, он усмехнулся совсем невесело и снял со стола овальный, светлый, в полметра древесный лист. На нем были два портрета, цветных, очень похожих — Володя и он, Колька.

— Володия, Колия, — показал Брахак.