«Дальше они кладут передо мной фотоальбом Грэнби, типа козырь выложили. Я каждый год это проделывал, записывал туда прозвища, чтобы лучше запомнить, кого как звать, но потом мужская хоккейная команда это выяснила и стали подсказывать мне, кого как записать. Я уже говорил, я был зеленым. Почему я написал так под фоткой Талии — я написал „чикса“, — это из-за сплетни, которую один из этих ребят рассказал мне насчет нее и учителя в ее старой школе. Копы показывают мне эту удавку вокруг шеи Талии, а я и не помню, чтобы рисовал ее. Может, так просто дурачился, пока по телефону говорил. Но в этом альбоме хоккеисты повсюду что-то приписывали, пририсовывали. Я так думаю, это какой-нибудь пятнадцатилетка сделал. То есть копы на некоторых фотках нашли свастики, а их я
«В общем, они в итоге заставили меня сказать, что я напал на нее у себя в кабинете, заставили сказать, что ударил ее головой о стену. Затем вспомнили, что у меня в кабинете нет крови и говорят: „Окей, значит, у тебя был какой-то постер. Что это мог быть за постер?“ Я на это оглядываюсь, как на сон, как будто я был под гипнозом».
«Через пару часов я наконец вспоминаю, что могу попросить адвоката. А они: „Ну да, ну да, но только если ты сделаешь свое заявление после прихода адвоката, это будет выглядеть, как будто это адвокат сказал тебе, что говорить, как будто ты что-то скрываешь. Ты сделаешь это сейчас, потом мы дадим тебе адвоката, и все будут знать, что ты чистосердечно признался“. Они мне так и сказали. Но это только на словах».
«В общем, они заставили меня написать все это, это заявление, которое, я уверен, вы видели. Они мне говорят, что писать, — я пишу. Потом заставляют меня подписать и прочитать вслух, — и это единственное, что они записывают на пленку за всю ту ночь».
Бритт спрашивает, винит ли он Грэнби в произошедшем. Повисает долгая пауза.
Омар говорит:
«Я не думаю, что они имели что-то против меня. Но думаю, Грэнби сильно надавила на полицию, чтобы они решили это дело, и надавила, чтобы не слишком присматривались к учителям и ученикам. У этой школы столько адвокатов — вы не поверите. Такие деньжищи — не поверите».
«Я готов допустить, что они пытались быть объективными, я не думаю, что кто-то из них сказал: „Эй, давайте повесим это на Омара“. Но, когда так надавишь на людей, они сделают, что тебе нужно. А им был нужен кто-то вроде меня».
[68]
7
Направляясь в тот вечер на ужин, я ощущала адреналин в предвкушении неминуемых встреч: я знала, что столкнусь с людьми, будь то старые одноклассники, публика, пришедшая на слушания, или всякие ловчилы. Я знала, что мне нужно будет избегать большинства из них. Просто не знала, когда они выскочат передо мной.
Подросток за стойкой порекомендовал итальянский ресторан в нескольких кварталах отсюда. Это оказалось одно из тех мест с нелепо огромным количеством столиков, в самый раз для свадеб и званых предвыборных ужинов, но вечером в среду они по большей части пустовали. Идеально для социального дистанцирования. Я попросила кабинку (скорее, ракушку), заказала бокал шираза и тут же открыла лэптоп. Как вообще одинокая женщина может есть в ресторане без лэптопа в качестве щита, я не представляю.
Через несколько столиков от себя я увидела Эми Марч, ведущего адвоката защиты. Помню, мою радость оттого, что ее зовут Эми Марч [69], превзошел только восторг оттого, что она сама выращивает цыплят и — я узнала это через зум — одевается в точности так, как человек, выращивающий цыплят. В течение многих лет она была общественным защитником, а теперь занималась частной практикой. Я еще не встречалась с ней лично — наша подготовка к показаниям была назначена на следующий день, — но сразу узнала, хотя она была одета в платье-свитер, леггинсы и сабо. Волосами она напоминала скунса, только наоборот: в седом облаке осталась одна черная прядь. Она сидела с двумя женщинами и мужчиной за серьезным разговором — свою еду они давно доели, а вино стояло недопитым. Мужчина увлеченно писал кому-то сообщения в телефоне, а затем читал вслух. Защита началась два дня назад, и я предположила, что на сегодня уже было опрошено несколько свидетелей.
Я собиралась пройти мимо их столика, поймать взгляд Эми Марч, помахать ей и продолжить путь в туалет, куда мне действительно было нужно. Но едва я сделала несколько шагов, как услышала, что меня зовут по имени от барной стойки. Это была Сакина Джон. Она сказала: