У меня к вам несколько вопросов

— Это вроде как должно было льстить тебе. На втором курсе он пришел, да? Он был просто помешан на этой старшекурснице, Эрин Доминичи, помнишь? Она была шикарной. И вдруг той весной он переключает все свое внимание на меня. И это так странно, но я рядом с ней вообще не стояла, так что я нереально польщена. Все считают его очаровашкой. Он так… когда оглядываешься, он так молодо выглядел, и это добавляло ему привлекательности в глазах девушек — не то что какой-нибудь бородач, понимаешь? Он хотел чаще видеться, наедине, для репетиций. Он на самом деле звонил мне домой тем летом. К счастью, я сама подошла к телефону, но, может, он и раньше звонил и клал трубку, когда подходил папа. Он сказал, что хотел узнать, не забросила ли я пение. А потом говорит мне, как одиноко в Грэнби летом.

Я отметила, что она говорит с заученной собранностью и привычкой к монологу, какая может выработаться после множества сеансов терапии.

— Мы возвращаемся осенью, и Талия — новенькая, и я убеждаю ее попробовать себя в «Причудах». Сразу стало ясно, что он запал на нее. В чем самый пиздец: когда это была я, мне казалось, все окей, а тут я смотрю на них, и меня выворачивает. Значит, я ревную, так получается? Талия такая красотка, а я-то, дура, думала, что нравлюсь ему — куда деваться. Но меня напрягает, как она ведется на это. Так я об этом думаю: что он клеит ее, как и всех, а она ведется. И она зашла настолько дальше меня. Помню, один раз той осенью мы пошли по магазинам, и она стала смотреть всякое такое сексуальное белье, такие черные кружевные модели, и спрашивает меня, как я думаю, понравятся они ему. Я такая: «Но он ведь никогда их не увидит, да?» А она: «Ему нравится при свете».

Я сказала:

— О боже.

Я смотрела на свое лицо и удивлялась, что оно не горит огнем. Мне нужно было позвонить Эми Марч, сказать, чтобы она вызвала Бет повторно, но сперва нужно было перевести дыхание.

— Ты знала, что это я свела их с Робби? — сказала она. — Я так старалась, чтобы они стали парой, чтобы отвлечь ее от мистера Блоха. Только это не сработало. К тому же Робби был с ней тем еще засранцем. И я… много лет я говорила себе, что, наверно, просто хотела, чтобы я одна пользовалась вниманием. Но иногда, когда мы молоды, мы умнее, чем думаем. Может, это напрягало меня не потому, что я ревновала. Может, это меня напрягало потому, что напрягало.

После этого она так долго ничего не говорила, что я почувствовала, что должна что-то сказать.

— У тебя хорошие инстинкты, — сказала я.

— Мы поехали тогда на оперу, и она все время исчезала с ним, хотя там был Робби. А я все звала ее заниматься всякой фигней, только бы отвлечь от него, и мы так жестоко посрались. Несколько недель не разговаривали.

Я считала себя наблюдательной, а сама не замечала того, что творилось у меня под носом.

— Не хочу, чтобы ты подумала, что я из-за этого ненавидела Грэнби. Девочки были ужас. Мальчики были ужас. На первом курсе нас заставили пройти такой дурацкий анонимный опрос по сексу на этом семинаре ОБЖ, и ебаная… даже не скажу, кто это сделал, но она нашла пачку этих тестов и взяла мой, потому что я одна написала, что у меня был секс. И показала всем в школе, а я даже не понимала, почему все шепчутся обо мне. У меня было два выбора: краснеть и всех шугаться или открыто все признать. Я попыталась бросить учебу, но мой отец… не знаю. Короче, я осталась.

Я вспомнила тот унизительный случай. Донна Голдбек — вот кто это была — показывала ее тест с ответами по всей общаге вместе с запиской, которую Бет набросала для нее в таксофоне. Ей нужно было как можно больше мнений о том, совпадает ли почерк.

— А знаешь, в чем ирония? У меня вообще не было секса. Я же в новой школе, все эти ребята кажутся такими искушенными, и я думаю: «Я, наверно, одна такая, у кого этого не было». В четырнадцать, блядь, лет. Вот и написала «да» на все эти вопросы, потому что боялась, что кто-нибудь глянет мне через плечо и решит, что я ханжа. А в итоге такая обраточка вышла.

Я сказала:

— Мне так жаль, что это случилось с тобой. И хочу честно признаться, мне жаль, что я принимала в этом участие. Говорила об этом. Не стану делать вид, что этого не было.

Сама бы я ни за что на свете не додумалась, что приложила руку к травле Бет Доэрти.

— Я никого не виню, что они поверили в это. Даже сейчас с моими детьми меня эта тема дико смущает. Я говорю им не верить сплетням, а дочка мне: «Но сплетни помогают нам понять, кто абьюзер». У нее такой словарь в двенадцать лет, и это взрывает мне мозг. Мне ей, что ли, сказать: «Да, верь этим сплетням, а другим не верь. Верь только сплетням о мужчинах?»

— Ну, — сказала я, — верь женщинам. Это не идеальный вариант, но, может, для начала.

Бет резко повернула голову и впервые посмотрела на меня.

— Извини, но не твоего ли мужа зачмырили женщины?

Ее голос сделался таким ехидным, словно она только и ждала момента, чтобы уколоть меня. Привет, «клевая кофточка».

Я сказала:

— Кое-кто сводил с ним счеты.

— Кто бы говорил. Ты не веришь той женщине, но веришь другим, когда это тебе удобно.