У меня к вам несколько вопросов

Он не был идеальным парнем. Он смеялся во все горло, когда Дориан Каллер рассказывал анекдоты «про Талию», то есть по сути переделывал тупые анекдоты про блондинок, подставляя ее имя. («Что сказала Талия, когда узнала, что беременна? Интересно, это от меня?») Один раз Талия накричала на Робби вечером в столовой за то, что он не осадил своего друга, не заступился за нее.

Робби никого не унижал; скорее, ему было свойственно проходить по коридорам, как замбони [32], невозмутимо скользя вперед и ожидая, что все расступятся у него на пути.

Я гордилась тем, что он с самого начала был добр ко мне, что мы всегда тепло относились друг к другу. У него не было времени на всех. Но однажды он спонтанно проявил ко мне доброту.

Я оставила комментарий под видео: «Робби был лучше, чем вы думаете. А с вами Талия никогда бы не стала встречаться».

[32] Замбони — машина в хоккее, выравнивающая лед на арене.

21

Не уверена, что как следует выспалась после этого. В семь телефон зажужжал сообщением от Джерома (в Эл-Эй едва забрезжил рассвет) с вопросом о дозировке успокоительных таблеток для Лео. У меня было аптечное приложение, так что я открыла рецепт и отправила скриншот Джерому, у которого было точно такое же приложение и он мог бы справиться сам.

Через минуту он позвонил по видеосвязи со своего лэптопа. Я собралась объяснять ему, где находится аптека, но у Джерома на экране был жуткий вид. Глаза красные, серебристые волосы торчат потными патлами. Я сказала:

— Ты что, еще не ложился?

Он опустился в свое гигантское кожаное кресло. Если бы что-то случилось с детьми, он был бы в панике, а не в таком подавленном состоянии. В чем бы там ни было дело, я забралась обратно в постель и натянула одеяло на голые ноги. Я сказала:

— Что?

Джером сказал:

— Ты правда не открывала «Твиттер», да? О господи. Короче, мне кажется, меня… э-э… меня отменили, как это теперь называют.

Сперва я не поняла, что он хотел сказать, а потом у меня возникло сомнение, что он правильно выразил свою мысль. Я спросила, где дети (дети еще спали), и сказала:

— Что ты натворил?

— Ну… Пятнадцать лет назад, — он вскинул брови с таким видом, словно я сразу должна была понять, что он ни при чем, — когда я жил в Денвере…

Это было перед самым нашим знакомством. Я кивнула, мысленно желая, чтобы он просто скинул мне краткое описание своего проступка, и я бы сразу глянула в конец.

— Я выставлялся в старой галерее Питера.

Вот уж кого легко могли бы отменить, так это Питера Болла. Он просто напрашивался.

— И там была… ну, знаешь, мы называли их галерейными девочками. Наверно, сейчас так уже не говорят. Была там молодая леди, работавшая помощницей Питера.

Я сказала:

— Джером, что ты натворил?

— Я встречался с ней! Мы встречались! По обоюдному согласию! — Он вскинул руки. — Месяцев шесть встречались. Сходились, расходились. Спонтанно так, но… в общем, спонтанно, в смысле без обязательств. Бурный был роман. Ей был двадцать один.

Я подсчитала. Пятнадцать лет назад Джерому было тридцать шесть, поскольку мне сейчас сорок, а Джером старше меня на одиннадцать лет. Когда мы познакомились, я знала, что Джером уже встречался с моими ровесницами, но знала я и то, что самые длинные отношения у него были с женщиной, старше его на восемь лет, и мне виделся в этом некий баланс. Нельзя сказать, что его интересовала только власть или девушки без грамма жира. Он любил флирт, я это видела, и мне это нравилось. Но он не был ушлым. Он предпочитал ухмыляться, щуриться, закусывать губу, гладить ножку своего бокала. Не массировать плечи, не разговаривать с сиськами, не дышать на тебя луком.

Он сказал:

— Уверен, у меня до сих пор есть любовные письма на старом аккаунте «Яху»!

— Джером, — сказала я. — Что случилось?

Он вздохнул и поднес к себе чашку кофе, но не отпил, а просто уставился в нее.

— Эта женщина — ее зовут Жасмин Уайлд, фамилия настоящая [33] — она теперь делает перформансы в Бруклине. И ее э-э… очевидно, ее новый номер про меня.

— Что значит «номер»?

— Перформанс. Она сидит на скамейке в парке и начинает разговаривать с любым, кто подойдет и станет ее слушать. И так пару часов.

— Это же из «Форреста Гампа».

Секунду он выглядел озадаченным, а затем стал давиться от смеха. Гораздо дольше, чем того заслуживало мое замечание.

Я подождала, пока он успокоится, и сказала:

— Мне самой загуглить или в чем там суть?

— Э-э. Окей, — он утер слезы, выступившие от смеха. — То есть, в чем она меня обвиняет, это в том, что я встречался с ней. Когда мне было тридцать шесть, а ей — двадцать один.

— Должно же быть что-то еще.

— Само собой. Она это говорит потому, что я был успешным художником, что… разве я был успешным пятнадцать лет назад? Наверно, в ее глазах, но я был на мели, я только начинал. Для меня галерея — это власть! Они рулят продажами и деньгами, а я просто мартышка в клетке! В любом случае, она говорит, у меня была власть, потому что она работала в галерее, а я был успешным. Так что, даже если тогда она так не считала, по-видимому, это значит, что я ее использовал.