У меня к вам несколько вопросов

Вот как было дело: на матрасную вечеринку позвали Дженни Осаку, президента нашего выпускного класса, игравшую на флейте в оркестровой яме, но она, верная своему долгу, осталась в общежитии, где жили мы с Талией. Когда сингер-бэйрдский контингент матрасной команды не явился к комендантскому часу (23:00 для выходных), Дженни стала проверять комнаты без особого энтузиазма. Дженни не пила и никогда бы не нарушила комендантский час, но она не собиралась никого сдавать. Позже она объясняла, что знала, где они были, поэтому не волновалась. Затем, в пять минут двенадцатого, кучка девушек влезла в окно Бет Доэрти на первом этаже и рассыпалась по своим комнатам. Дженни смекнула, что они вернулись, быстро отметила остальные фамилии и отдала список мисс Вогел. Дженни решила, что Талия среди них; это ведь были ее подруги, так где еще она могла быть? После этого сработала пожарная сигнализация. Мисс Вогел, согласно протоколу, прошлась по общежитию, чтобы убедиться, что все комнаты пусты, но поскольку мы все уже стояли на холоде — нас было человек сорок, и внутри никого не осталось, — она не стала проводить перекличку и не потрудилась проводить нас по комнатам в 00:30, как должна была бы.

Дженни терзалась чувством вины — может, до сих пор терзается. Она не бросила лыжи и приняла участие в настоящих Олимпийских играх — она первая из нашего класса добилась чего-то впечатляющего. Но разве можно отмахнуться от такой ошибки? После того как нашли тело Талии, это Дженни пришлось пойти к мисс Вогел и рассказать о матрасной вечеринке. Хотя довольно скоро за ней последовали другие; в конечном счете, это ведь давало алиби. Дженни ушла с поста президента и старосты класса. Уверена, мисс Вогел поплатилась чем-то посерьезней, пусть и без лишнего шума.

Я не собиралась рассказывать все это Бритт. Меньше всего я хотела впутывать бедную Дженни Осаку.

Бритт сказала:

— Вы были в том же общежитии, Сингер-Бэйрд?

— Ага, все четыре года.

— О боже! — воскликнула Бритт словно в старом фильме о подростках. — Я прожила там первые два года! Я не смогла выяснить, какая комната была ее.

Я была рада, что комната Талии не превратилась в этакое темное святилище.

— Я не помню номера, — сказала я, — но это одиночная комната в левом конце верхнего коридора, с оконным сиденьем.

Бритт чуть не вскочила с места.

— Я знаю, у кого эта комната! Сказать ей?

— Пожалуй, не стоит.

Бритт словно задумалась о чем-то; вероятно, о том, как заглянет под каким-нибудь предлогом к этой девушке и проверит шкаф на предмет инициалов Талии.

— Но, если это наверху, она не могла уйти среди ночи.

— Если только не вылезла через комнату на первом этаже. Но даже так самым поздним временем ее смерти называют полночь, — сказала я. — И никто не видел ее после сигнализации — ни в общежитии, ни снаружи.

— Но никто не заметил ее отсутствия, пока ее не нашли?

— Верно. А это случилось днем в субботу, — я была рада рассказать что-то, чего она еще не знала. — Я была в команде гребцов, и у нас намечался предсезонный зачет по плаванию, так что несколько из нас направлялись в спортзал. Было, должно быть, часа четыре. И вдруг по подъездной дорожке пронеслись полицейская машина и скорая. Должно быть, они были первыми.

— Вы что-нибудь видели? — Бритт старалась сохранять профессиональное спокойствие, но глаза у нее загорелись.

Я покачала головой, затем вспомнила, что идет запись, и сказала «нет». Обычно у меня был сценарий для таких вещей.

— Потом перед зданием собралась толпа. Девушки из команды, кто-то из волейболисток, учителя. В какой-то момент мы услышали, что кто-то утонул. К тому времени уже подъехала пожарная машина. Наверно, они вызвали всю аварийную бригаду.

— Когда вы узнали, что это Талия?

Я попыталась вспомнить. Я сказала, что примерно через час из двери со стороны бассейна вынесли носилки с телом, накрытым белой простыней. К тому времени уже стемнело, и светили прожектора спортзала. Но мы еще понятия не имели, кто это, и я почему-то не думала, что это кто-то из школьников. Я ожидала, что случился сердечный приступ у какой-нибудь седовласой дамы из местного плавательного клуба. Или это уборщик, а может, тот неприятный тип, который все время смотрел, как тренируются баскетболистки. Даже когда стали перешептываться, что это кто-то из школьников — то ли Хани Кайяли, то ли Мишель Макфадден, то ли Ронан Мёрфи, — мне до конца не верилось.

Я сказала:

— Нам велели расходиться, а мы все еще не знали. К тому времени, как я вернулась в общежитие, уже повесили объявления, что перед обедом нас ждут на обязательных собраниях и что «Камелот» отменяется. Мы собрались в комнате отдыха, и там уже плакали девушки, которые догадались.

Фрэн вышла из квартиры Хоффнунгов, хотя обычно пропускала собрания в общежитии. Я помню, она сидела со мной на кофейном столике. Ее родители тоже подошли.

Я поняла, кто это, раньше, чем заговорили учителя: по комнате разнесся слух и, конечно, не хватало одной Талии.

— Кто это сообщил? — спросила Бритт.