У Миткова поля на Ведроши (СИ)

- Тут двумя верстами выше песчаная мелкотка будет. Течение сильное, но перебраться на ту сторону можно.

Силуян покосился на него недоверчиво.

- Ты отколь знаешь?

- Мне об том батюшка Осиф Андреевич сказывал, а ему мужички местные говорили.

Что ж, не зря, стало быть, воевода рыжего прислал, всё предусмотрел.

Первую версту шли лугом. Тимофеева трава перемежалась с лисохвостом и полевицей, наполняя воздух густым медовым варом; потом земля помягчела, захлюпала, медовары сошли прочь, и на глаза всё чаще стала лезть осока. Путь перерезал гнилой ручей, глубокий и вязкий, заставив вершников спешиться. Кто-то, кажется, Ваньша Ухов, негромко выругался, споткнувшись о травяную кочку.

Силуян ненароком подметил: хорошая луговина, огородить бы её вдоль по ручью да пустить стадо коровье голов с полста - вот был бы прок хозяйству. Трава-то ладная, на прокорм сгодиться, а так всё пусту лежит... Но думы о хозяйстве пришлось оставить; сразу за ручьём начинались заросли талинника - тонкие длинные прутья сплетались между собой, образуя непроходимые пущи. Силуян окликнул Митроху, велел послать мужиков прорубать тропу.

Где-то за спинами громыхнуло - сильно, надсадно. Вода в ручье всколыхнулась и пошла рябью, будто мурашки по коже. Люди закаменели напуганные, а в головах пронеслась единая мысль, вылетевшая из уст Тимохи:

- Перун проснулси...

Тень старого бога мутным облаком наползла на солнце. В золотистом венце лучей на потемневшем вдруг поле проявился облик вершника с копьем, попирающим змея. Борода вершника отливала серебром, вихрилась на ветру; змей вился кольцами, изрыгал дым и пламя. Конь хрипел, копьё неустанно било, змей грыз оскепище, рычал, рычал... но вконец обессилил и стих...

Силуян моргнул и перекрестился. Тень растаяла, солнце светило как прежде, и только гром всё ещё катился высоко над головами, полоскаясь в ушах дальними отголосками.

Силуян оглянулся: все ли видели? Знак! Не иначе светлый ликом Егорий Храбрый под видом грозного язычника явился пред глазами чад своих и показал исход начавшейся битвы. Будет удача, будет! Глядите... Но люди стояли оцепенелые, вглядываясь кто в небо, кто в даль за лугом, лишь посеревший от страха рыжий холоп едва вымолвил:

- Громко-то как.

Нет, не видели. Силуян ещё раз перекрестился, в мыслях обратившись к Господу за благословением, и сказал со вздохом:

- То ляхи из пищалей бьют. Сюда не долетит, не бойся.

Страх как будто отошёл. Посошные застучали топорами, поплыл по-над землёй нудный писк потревоженного комарья. Зловредный гнус лез в глаза, в нос, под рубахи. Кони трясли головами, звенели уздой, люди били себя по щекам, по шеям и прислушивались, пытаясь уловить сквозь стук топоров грохот ляшских пищалей.

Грохот повторился. А потом ещё раз, и ещё. Однако былого страха уже не вышло - привыкли: сначала перестали оглядываться, потом вздрагивать, а потом и вовсе словно оглохли. Только топоры стучали сильнее да комары звенели тревожней.

К Силуяну подбежал Митроха, приложил ладонь к грудине, успокаивая биение сердца, и сказал на выдохе:

- Гать положили, можно дале идти.

Пошли. До обещанной рыжим холопом мелкотки идти пришлось почти весь уповод. Пройдя талинник, упёрлись в глухой еловый бор. Мшистые ели стояли плотно, не шевелясь, прикрывшись от людского взгляда густым подлеском, вырубать такой уповода мало, пришлось продираться меж колючих лап, не жалея ни коней, ни одежду, ни себя. Солнце ушло, из-под кривых еловых корней выполз сумрак, накрыл всё окрест тягучей жутью. Далеко в глубине закуковала кукушка - протяжно, равнодушно; если кто и вздумал года считать, то тут же осёкся, уж слишком недобрым было это кукование.

Силуян покривился: время давно повернуло к полудню, а в назначенном воеводой деле продвинулись лишь чуть. Как там сейчас у Миткова? Поди, жарко, и жара та не столько от солнца исходит, сколько от литовских пищалей и казацких ратищ. Ох, не пожалует Осиф Андреевич за опоздание.

Наконец вышли к Тросне. Пахнуло влагой; не той гнилью, что встретила их раньше у ручья, а прохладной родниковой водицей. Река поманила синевой и свежестью; передовые вершники с налёту ринулись в воду, ободрённые высокими песчаными наносами под берегом, и тут же повернули обратно. Течение и вправду оказалось сильное. Вода неслась стремглав, едва не сбивая коней с ног.

- В цепь, - велел Силуян. - Становись цепью по двое, не то всех пешцев потопим.

Вершники снова пошли в реку, но уже медленно, осторожней, вытягиваясь длинной неровной цепью от одного берега к другому. Вставали по двое в ряд, оставляя меж собой не больше сажени; вода доходила коням до предплечья и, недовольная укоротом, бурлила, выплёскивая наружу злобу крупными брызгами.

Из леса начали выходить пешие десятки. Митроха махал рукой, указывая, чтоб сразу шли вперёд, не задерживались. Пешцы глядели на течение с опаской, качали головами, но всё же протискивались меж вершников и брели по пояс в воде к противоположному берегу.

Переправились быстро и, слава господу, без потерь. Двинулись влево вдоль берега, но почти сразу упёрлись в болотину. Силуян окликнул рыжего: