У нас это невозможно (полная версия)

– В том-то и дело, Дормэс! У меня появилась блестящая идея. Даже если они вас и не любят, они вас уважают и прекрасно знают, как долго вы играли в нашем штате видную роль. Мы все были бы очень рады, если бы вы открыто примкнули к нам. И вот если бы вы, положим, это сделали и при этом признали, что пришли к корпоизму благодаря моему влиянию, то это было бы для меня очень существенной поддержкой. И вам, как старому другу, я могу сказать, что должность районного уполномоченного могла бы оказаться очень полезной и в деловом плане, помимо связанных с ней общественных преимуществ. Если только я получу это назначение, обещаю вам добиться, чтобы «Информер» отобрали у Штаубмейера и у этого прохвоста Итчитта и возвратили вам. Вы сможете руководить им по своему усмотрению… при условии, конечно, что у вас хватит здравого смысла воздерживаться от критики Шефа и государства. Или же, если хотите, я, пожалуй, сумею получить для вас должность военного судьи (теперь для этого не обязательно быть юристом) или должность районного директора просвещения, которую занимает президент Пизли. Это вас очень позабавит – просто потеха, как все эти учителя лижут пятки директору! Ну, решайтесь, старина! Вспомните, как нам с вами было славно в старое время! Возьмитесь за ум, смиритесь с неизбежным, присоединяйтесь к нам и создайте мне хорошую рекламу. Что вы думаете… а?

Дормэс думал, что самое трудное испытание для революционера-пропагандиста – это не то, что он должен рисковать жизнью, а то, что он должен быть любезным с такими людьми, как будущий уполномоченный Тэзброу.

Ему казалось, что голос его звучит вполне вежливо, когда он пробормотал:

– Боюсь, что я слишком стар для такого опыта, Фрэнк.

Но Тэзброу, очевидно, обиделся. Он вскочил, пробурчал: «Ну, что ж, отлично!» – и ушел.

«Эх, надо было дать ему возможность сказать, что надо быть реалистом, или что, не разбивши яиц, не сделаешь яичницы!» – с сожалением подумал Дормэс.

На следующий день Мэлком Тэзброу, увидев Сисси на улице, демонстративно сделал вид, что не замечает ее. Джессэпы только посмеялись над этим. Но им было уже не так смешно, когда Мэлком прогнал Дэвида из своего фруктового сада, который был для Дэвида его великим западным лесом, где он в любое время мог повстречать сразу Кита Карсона, Робин Гуда и полковника Линдберга, вышедших на охоту.

Не имея иных оснований, кроме слов Фрэнка, Дормэс мог только намекнуть в «Вермонт Виджиленс» о предстоящем назначении на пост военного министра полковника Дьюи Хэйка; кстати, он привел воинский послужной список Хэйка: в 1918 году он был во Франции в чине младшего лейтенанта, и ему довелось быть под огнем неполных пятнадцать минут; единственный случай, когда он увенчал себя лаврами военачальника, произошел во время забастовки в Орегоне, когда отряду войск штата, которым он командовал, удалось подстрелить одиннадцать забастовщиков, пятерых из них – в спину.

После этого Дормэс окончательно и с легкой душой выбросил Тэзброу из головы.

XXX

Но что значила необходимость быть любезным с самодовольным мистером Тэзброу по сравнению с необходимостью хранить молчание, когда в конце июня стал известно об аресте некоего баттингтонского журналиста, которого заподозрили в том, что он и есть редактор «Вермонт Виджиленс» и автор брошюр, написанных Дормэсом и Лориндой! Его отправили в концентрационный лагерь. Бак, Дэн Уилгэс и Сисси не только не дали Дормэсу заявить на себя, но и не позволили ему навестить пострадавшего, а когда он, за отсутствием Лоринды, пытался объяснить положение Эмме, она сказала: «Как это удачно, что обвинили не тебя, а кого-то другого!»

Эмма считала всю эту возню с НП какой-то запретной игрой, придуманной ее малышом Дормэсом, чтобы не скучать в отставке. Он потихоньку допекает всех этих корпо. Ее брали, конечно, сомнения, хорошо ли допекать законную власть, но ведь Дормэс всегда был удивительно отчаянным малышом – точь-в-точь (часто рассказывала она Сисси) как тот отчаянный шотландский терьер, что был у нее, когда она жила у родителей. Его звали мистер Мак-Нэбит – маленький такой шотландский терьер, но – боже мой! – до чего он был храбрый – просто настоящий лев!

Эмма была, пожалуй, рада, что Лоринда уехала, хотя она любила ее и беспокоилась, как-то та справляется со своим кафе в новом городе, среди чужих людей. Но все-таки (об этом она рассказывала не только Сисси, но и Мэри и Баку) Лоринда с ее завиральными идеями о женском равноправии и о том, что рабочие ничуть не хуже своих хозяев, плохо влияла на Дормэса, и без того склонного оригинальничать и совершать непозволительные поступки! (Эмма кротко недоумевала: почему Бак и Сисси усмехались при этих словах? Она, кажется, не сказала ничего особенно смешного!