У нас всё хорошо

Аглая Иннокентьевна всегда на подворье держала птицу. В то лето у неё бегало десятка три кур, как говорится, в свободном «полёте». Захотели, забежали в сарайку или вышли. И вот в тот злополучный день выходит хозяйка на улицу, а птица вся лежит по сторонам разбросанная, только ветерок пёрышки колышет. Глаша подхватила одну, другую курицу, трясёт, гладит, разговаривает, а они безжизненно болтаются в её руках. Слёзы из глаз тёщи в два ручья. Бежит в дом, мужа зовёт.

Абрамыч вышел:

— Ёсики-колёсики, да что ж это такое творится. Кому же было надо нам птицу травить. Убью! — кого он собирался лишать жизни, неясно.

— Давай, пока они не окоченели, порубим, кровь гадкую спустим. Я их почищу… может, ещё в пищу пойдут?

— А если яд? — тесть стоял с каменным от злости лицом.

— Я ветеринару на ферму снесу, проверит, скажет можно или нет.

Горевать некогда. Хоть мясо на бульон или тушёнку спасти.

Абрамыч достал чурбан, вбил в него два гвоздика так, чтобы голову курицы зацепить, вытянуть шею и топориком отсечь в раз.

Аглая Иннокентьевна набрала два ведра воды и в каждое по кипятильнику, воду согреть.

— Ты их руби, я буду за лапки подвешивать. Пусть кровушка стекает, — сквозь слёзы говорит деду.

Надо сказать, что им тогда по семьдесят было. Вроде всё делают быстро, а что-то мешкают. Кого позвать на помощь, позвонить не догадались. И время терять не хотели.

Наклонился тесть, поднял на руки первую «жертву».

— Любимица моя. Больше всех яичек несла. Умница беленькая…, — сказал и опешил, лицо в удивлении застыло. Бабка плакать перестала.

Курица приподняла голову, открыла один глаз и смотрит остекленело на хозяина. Из приоткрытого клювика выскочило похожее на «Ик!» и следом «Рыыых!». Абрамыч состроил брезгливую гримасу:

— Старая, ты чем птицу кормила?

— Зёрнышков с мешка пшеничных насыпала, — подёрнула плечами Глаша. — А что?

— Да она, — муж повернул птичью головку к своему носу и вдохнул, — фу-у-у-у, пьяная…

— Не мели. Откуда?

— Нюхни, — птица была передана в руки хозяйки.

— Господи! Где их угораздило? Вот курочки-дурочки… чего наелись?

Тесть с тёщей обошли двор, но ничего тогда подозрительного не нашли.

— Соня, а всё-таки, чего у них тогда куры наелись? Аглая Иннокентьевна не рассказывала? — интересуюсь у жены.

— Не знаю. Мама предполагала, что папа ставил брагу на самогон, а жмых у забора выбросил. Но разве он признается?

Я улыбнулся, вспомнив рассказ Абрамыча во всех красках. Особенно про то, как пьяные куры ходили, обнявшись крыльями, и «Кур-кур-лыкали» песни.

Дырчик

— Варлаам, привет! Не рано машину «переобуваешь»? — проходит сосед с дома по противоположной стороне улицы, через два дома от Сергея, как раз по диагонали от нас.

— В самый раз, — отвечаю Владимиру, откручивая гайки балонником, — по прогнозу на днях снег… обещают…

Сосед крутит головой, озирая небесное пространство, на котором ни одной тучки, ни облачка. Демонстративно вытягивает вперёд руку ладонью вверх:

— И кости не болят, и мороси нет… Вокруг вон и листва на деревьях, трава зелёная. А тепло градусов десять, не ниже, — пожимает плечами.

Я продолжаю свою работу.

— Ты чего молчишь? Твой гидромет, наверно, ошибся… Посмотри на небо. Сашка, вертолётчик, в таких случаях говорит: «Видимость на миллион!». А он про осадки…

— Соня по карте смотрела. У них на работе погодные приборы. Циклон к нам идёт с Москвы. Там уже заметает. Представляешь, ноябрь, а зима…

— Ерунда это всё! — заключил Володя и пошёл дальше.

Закончив со сменой летней резины на зимнюю, я загнал машину задом под навес во дворе. Опустил брезентовую штору, чем не гараж, и зашёл в дом.

Уже вечером, когда мы с Сонечкой смотрели кино, начал усиливаться ветер. Ближе к полуночи его порывы вызывали во мне обеспокоенность: «Всё ли закрепил? Не улетит ли что-нибудь со двора? Ого, как задувает…».

— Варлаам, в окно ничего не видно. Пойдем, посмотрим, — супруга поправляет шторку.

Как были в халатах, вышли на веранду. Здесь ветер наводил просто ужас своим завыванием. Я включил свет. Василий сидел на столе и широко раскрытыми глазами смотрел в темноту за стеклом.

— Здесь погаси, а на улице включи свет, — сказала жена.

— Мать перемать… тудыть всех ваших в качель… едрит Мадрид…, — как из рога изобилия полились из меня эпитеты.

На улице ветер гонял множество снежинок, покрывающих землю. Деревья раскачивались в стороны, столбы, то ли фонари на них, дергались рассыпающимися в стороны световыми бликами.

— Кра-а-асо-о-ота! — только и проговорила супруга.

— А кому-то завтра на работу.

— Утром позвоню директору, спрошу. Может, даст отгул.

— А он что, не человек? Наверно, тоже с утра будет откапываться.

— Ой, не выдумывай. Снег небольшой, а ветер… и не такие переживали. Вася, пойдём домой!

— Мя-я-я-у-у-у-у, — протянул хвостатый друг и спрыгнул на пол.

В течение ночи я периодически просыпался то от завывания ветра, то от бряцания или неопределённого постукивания. После пяти утра всё стихло. Погружаясь в сон, мозг подал команду: «Вставай! Выйди на улицу!».