У нас всегда будет Париж

Мистер Бентли положил деньги в жилетный карман; в голову начали закрадываться сомнения. Может, перемена в ветре изменила температуру его мыслей. В какой-то миг его разум спросил: «Ну, ты способен на убийство, а?»

– По рукам, – сказал мистер Хилл.

Пожатие холодной руки мистера Хилла было крепким.

– Пари.

– Отлично, жирный олух, спокойной ночки, – сказал мистер Хилл и встал.

– Что? – вскричал мистер Бентли, ошеломленный, но еще не оскорбившийся, потому что не поверил своим ушам.

– Спокойно ночи, олух, – повторил мистер Хилл, глядя на него в упор. Его руки были заняты расстегиванием пуговиц на летней рубашке. Обнажилась плоть на его впалом животе. Показался старый шрам, напоминающий входное отверстие пули.

– Как видите, – сказал мистер Хилл, поймав изумленный взгляд толстяка в кресле-качалке, – я уже заключал такое пари.

Дверь тихо затворилась. Мистер Хилл исчез. В десять минут второго ночи в комнате мистера Хилла горел свет. Сидящий в темноте мистер Бентли, лишившись сна, наконец медленно поднялся, бесшумно проник в холл и посмотрел на мистера Хилла. Ибо дверь была распахнута, а мистер Хилл, стоя перед зеркалом, то тут, то там касался, похлопывал и пощипывал себя.

Казалось, он погружен в свои мысли: «Смотри сюда, Бентли, а теперь туда!»

Бентли посмотрел.

На груди и животе Хилла красовались три округлых шрама, длинный косой рубец над сердцем и поменьше на шее, а спину словно дракон свирепо искромсал когтищами, оставив страшные борозды.

Мистер Бентли стоял, разинув рот, с растопыренными руками.

– Входите, – пригласил мистер Хилл.

Бентли не шевелился.

– Долго же вы не ложитесь.

– Вот собой любуюсь. Тщеславие. Честолюбие.

– Шрамы, сколько шрамов!

– Да, есть несколько штук.

– Боже, как много. В жизни таких не видывал. Как вы их заработали?

Раздетый по пояс, Хилл продолжал любоваться собой, ощупывая и поглаживая себя.

– Теперь-то нетрудно догадаться, – подмигнул он, дружелюбно улыбаясь.

– Как вы их заработали?!

– Жену разбудите.

– Отвечайте!

– А ты напряги свое воображение.

Он сделал выдох, вдох и снова выдох.

– Чем могу служить, мистер Бентли?

– Я пришел…

– Громче.

– Я хочу, чтобы вы съехали с квартиры.

– Что за чушь, Бентли.

– Нам нужна эта комната.

– Неужели?

– Теща приезжает.

– Враки.

Бентли кивнул:

– Да, я солгал.

– Так и скажи. Хочу, чтоб ты съехал, и дело с концом.

– Именно.

– Потому что ты меня боишься.

– Нет, не боюсь.

– А если я скажу, что не съеду?

– Нет, ты этого сделать не сможешь.

– Смогу и сделаю.

– Нет, нет!

– Что у нас на завтрак? Опять ветчина и яйца? – Он вытянул шею, чтобы получше разглядеть небольшой шрам.

– Будь добр, скажи, что уедешь, – попросил мистер Бентли.

– Еще чего, – ответил мистер Хилл.

– Сделай одолжение.

– Нечего клянчить, только выставляешь себя в дурацком свете.

– Ладно, если остаешься, давай отменим пари.

– С какой стати?

– С такой.

– Боишься себя?

– Нет!

– Тсс, – он ткнул пальцем в стену. – Жена.

– Давай отменим пари. Вот мои деньги. Ты выиграл! – Он лихорадочно зашарил в кармане и вытащил два десятицентовика. И хлопнул ими по комоду.

– Забирай! Ты выиграл! Я способен убить. Способен. Признаюсь.

Мистер Хилл выждал и, не глядя на монетки, нащупал их на комоде, схватил, звякнул ими и протянул:

– Вот!

– Я не хочу забирать их обратно! – Бентли отшатнулся к двери.

– Бери!

– Ты выиграл!

– Пари есть пари. Это ничего не доказывает.

Он повернулся, подошел к Бентли, бросил монеты в карман его рубашки и похлопал по нему. Бентли отступил на два шага в холл.

– Я не заключаю пари просто так, – сказал Хилл.

Бентли глазел на жуткие шрамы.

– Сколько таких пари ты заключил? – заорал он. – Сколько!

Хилл ухмылялся:

– Значит, яйца с ветчиной?

– Сколько?! Сколько?!

– Увидимся за завтраком, – сказал мистер Хилл.

Он захлопнул дверь. Мистер Бентли стоял, уставившись на нее. Шрамы просвечивали сквозь дверь, словно благодаря проницательности разума и зрения. Шрамы от бритвы. Шрамы от ножа. Застряли, словно сучки, в старой древесине.

За дверью выключили свет.

Он возвышался над телом и слышал пробуждение дома, беготню по лестницам, вопли, сдавленные крики, суматоху. Через минуту его окружат плотным кольцом. Еще через минуту завоет сирена, и замельтешат красные сполохи, захлопают автомобильные дверцы, наручники вопьются в его мясистые запястья, начнутся расспросы, разглядывание его бледного очумелого лица. А пока он просто стоял над телом, пытаясь что-то нащупать. Пистолет упал в высокую ночную ароматную траву. Воздух по-прежнему был наэлектризован, но буря прошла стороной. Зрение стало возвращаться к нему. И вот правая рука сама по себе на ощупь, как слепой крот, порылась без толку в кармане рубашки, пока не нашла то, что хотела. Он ощутил, как всем своим нешуточным весом он присаживается на корточки, едва не опрокидываясь, и склоняется над телом. Его слепая рука вытягивается и закрывает уставленные ввысь глаза мистера Хилла, а на каждое морщинистое остывающее веко накладывает по новенькой блестящей монетке.

У него за спиной грохнула дверь. Хэтти завизжала.

Он обернулся к ней с кривой усмешкой и услышал собственные слова:

– Я только что проиграл пари.